Дорога мчалась навстречу со щенячьей радостью! Акио исподволь поглядывал на Динку. Она закинула свою длинную тонкую ногу на ногу, и положила руку на колено японца. Он повернулся к ней, дыханье его участилось. Он с трудом владел собой. Она игриво глянула на него и слегка закусила губу.
Дальше случилось страшное!
Динка помнит только людей, много людей. Машины милиции, скорой помощи. Она видела всё это словно со стороны и немного сверху. Акио был мёртв, Нина и Слава тоже. Машина смялась как консервная банка. Её саму вырезали автогеном. Врач сказал:
– Эта жива.
Дальше – провал. Очнулась через несколько дней в реанимации. Потом долго лежала в больнице на распорках – ноги раскорячены, голова и лицо в бинтах. Её, почему-то, сначала принимали за японку. Потом выяснили личность, сообщили родителям. Они тут же примчались. И каждый день навещали, приносили всё, что требовалось, платили врачам, медсёстрам, санитаркам, и ей была обеспечена отдельная палата и хороший уход. Так прошло восемь месяцев. Мучительных, страшных, депрессивных! Она думала об Акио, душа её разрывалась от боли и ужаса, ночами он снился ей, родной, любимый, ласковый, окровавленный и мёртвый!
«Это из-за меня, из-за меня он умер! Я его убила!» – разрывала мозг навязчивая мысль. – «И Нину со Славой убила я, и их ребёнка, он даже родиться не успел!», «Лучше бы я не знала Акио, не любила, не хочу этой любви! Не хочу!!!»
Домой она вернулась уже весной. Не сразу, сначала жила у родителей несколько месяцев, ей нужен был уход. Очень скучала по своей квартире. И наконец – радость, она здесь, родной подъезд, лифт! Отперла обитую кожей дверь, вошла. Запах пыли и затхлости. Раздёрнула шторы, распахнула окна и балкон.Тусклый вечерний свет упал на сервант, на бронзовую статуэтку – губы Мефистофеля кривила ироническая усмешка. Надо бы протереть всё от пыли, пропылесосить… Но ничего не хотелось делать. Она была пассивна, обессилена, опустошена. Достала из шкафчика початую бутылку водки, допила. Стало легче, захотелось общения. Плюхнулась в кресло, сняла телефонную трубку, крутанула диск. Дозвонилась только до Влада.
– Ты? Привет! – послышалось на том конце провода. – Куда пропала, тебя не видно и не слышно.
– В больнице, разбилась на тачке. А ты как? Как все? Ты видел картины Гарика, он говорил, что пишет теперь иначе?
– Уже не пишет. Умер, – ответил Влад.
– Как умер? Гарик? Да ты что??? Как это??? – ахнула Динка.
– Так. Приревновал Сашу, зарезал его, и покончил с собой. Такова версия милиции. А я уволился, теперь свободен как ветер!
У Динки закружилась голова. Захотелось уйти в другую реальность.
– У тебя есть выпивка? Что, пара бутылок? Ну, приходи. А у меня закусон: бычки в томате, икра, ещё какие-то тут банки.
Владислав пришёл через полчаса. Диана достала две хрустальные рюмки, два бокала, она обнаружила в кухонном шкафчике забытый томатный сок, вскрыла консервы. Пили долго, медленно, «с чувством, толком, расстановкой».
– Знаешь, – говорил Влад. – Мне жуткий сон приснился: что я прихожу домой, а там родители, брат, все живы! Я в ужасе! Как, опять? Проснулся в холодном поту.
– Ну, мне тоже кошмары снятся, – ответила Дина. – Снится: едем. Салон авто, тихая музыка. Чувство безграничного, умопомрачительного счастья! И вдруг – удар! Всё всмятку! Кровь! Толпа людей, машины скорой, милиции, ужас, жуть, боль! Просыпаюсь – сердце колотится, в башке словно колокол ухает, и горечь такая! Ты себе не представляешь! Жить не хочется! И потоки слёз! Реву, рыдаю, икать начинаю! Отчаянье! Ужас! Лучше бы всего этого не было.
– Чего?
– Ничего! Не хочу! Любви этой безумной не хочу! Ничего не надо! Жила же себе спокойно, радостно, безоблачно! Так нет, мало мне! Идиотка!
– Ну, теперь давай выпьем за всё хорошее. Чтоб не было проблем, за нормальную жизнь, – Влад разлил по рюмкам остатки водки. – У тебя же есть кальян, можем, давай же…
Был субботний вечер. Хмельная, но в трезвом обличье, Диана, эффектно одетая, прогуливалась вдоль узкой дороги недалеко от своего дома. Она сама не знала, куда идёт, просто её куда-то вели ноги. И привели они её через дорогу к пивному ларьку. Она купила бутылку «Жигулёвского». Чем бы таким открыть?
– Помочь? У меня есть открывалка, – раздался голос.
Динка подняла глаза. Рядом стояла высокая блондинка невероятной красоты, с густыми длинными волосами, с яркими зелёными глазами. Динка ошеломлённо протянула ей бутылку. Блондинка была пьяна. Они выпили, купили ещё, выпили, пошли куда-то, болтая. Блондинка пошатывалась. Рядом остановилась милицейская машина. Динка была как в тумане от всего выпитого, плохо соображала. На её глазах блондинку пытались увезти в вытрезвитель, Динка не пускала, орала, что это её сестра и она её сама заберёт. Но парни в милицейской форме не уступали. Динку они не трогали – то ли из-за её престижного вида, то ли по ней не было видно степени опьянения. Видимо, роль играло и то, и другое.