- Ох уж это благородство! Чувство долга и чести! Замечательные качества, но сколько иногда приносят бед. - И покачал красивой седой головой. - Это надо же, как повторяются человеческие судьбы!
Протянул через стол большую руку и ласково погладил внука по рассыпавшимся соломенным волосам.
- Вот послушай, что произошло в жизни со мной, - может, лучше поймешь самого себя. Ты был уже большим мальчиком, когда я женился на бабушке. А почему так вышло?
Слова, сказанные дедом, вывели Петра из транса, он поднял голову, и в глазах его появился интерес.
- Так получилось, - медленно, выбирая выражения, продолжал между тем Степан Алексеевич, - что я женился не на той девушке, которую очень любил. Тоже из благородства - она была беременна. Похожая история? - Остро взглянул ярко-синими глазами на внука.
- Просто один к одному! - изумленно вырвалось у Петра.
- Ошибаешься, есть большая разница, - серьезно возразил старый профессор.
- Я был уверен в предательстве девушки, которую любил, а ты знаешь, что Даша ни в чем не виновата.
Петр удрученно молчал, и Степан Алексеевич, подумав, продолжал:
- У меня родилась дочь, сводная сестра твоей мамы, и я ее очень любил, но это не спасло мой брак и не дало счастья, - печально констатировал он. Я обрел его лишь тогда, когда судьба вновь соединила меня с любимой женщиной!
- Это бабушка? - догадался Петр. - Неужели она могла тебя предать?
- Ну конечно, нет! - улыбнулся Степан Алексеевич. - Мы расстались с ней из-за моей непростительной глупости, за что я и был жестоко наказан. Но об этом пора забыть.
Задумался ненадолго, как бы испытывая сомнение, но потом все же произнес с чувством:
- Что касается меня - ни за что не отпустил бы Дашу, если бы был уверен, что она - та единственная, которую суждено мне любить в этой жизни! Но тебе лучше знать, что чувствуешь. Поступай как велит твоя душа. - И твердо заключил: - Человек должен жить в ладу со своей совестью!
Эту ночь Петр провел без сна. Рассказ дедушки Степана Алексеевича лишь разбередил душу, и заставил усомниться - прав ли он, решив жениться на Юле? Сердце не желало мириться, что он теряет Дашу навсегда. Чего только за ночь не передумал, даже позавидовал почитателям Аллаха. Вот ислам позволяет мужчинам иметь аж четырех жен! Почему же христианам нельзя? Ведь это очень мудро - позволяет решить многие проблемы. Находясь в тупике, он не брал в голову, как это несправедливо по отношению к женщинам, - вряд ли те, кто себя уважают, согласились бы делить любовь мужа с другими.
- Что с тобой, сынок? У тебя неприятности, что-нибудь серьезное? обеспокоенно спросила Светлана Ивановна за завтраком, обратив внимание на его хмурый вид, и покрасневшие от бессонницы глаза. - Я вставала ночью видела в твоей комнате свет.
Тебе нездоровится?
- Сегодня Даша улетает в Америку. На целый год! - с трагической интонацией объяснил Петр, но не нашел сочувствия.
- Все еще переживаешь? Нехорошо! - возмутился Михаил Юрьевич. - Пора тебе ее забыть!
- Отец прав! - горячо поддержала его Светлана Ивановна. - Выбрось ее из головы, Петенька! Это даже лучше, что Даша будет далеко и не помешает твоему счастью с Юлей.
- А если у меня не получается ее забыть? Если я не могу быть без нее счастливым? - упавшим голосом признался он родителям. - Что мне тогда делать?
- Прежде всего, не раскисать! - строго посмотрел на него отец. - Быть мужчиной и человеком чести! У тебя обязательства перед Юлей и будущим ребенком - не забывай этого!
- Ты должен быть сильным и поставить на прошлом крест! - вторила мать. - Мне жаль, что вы с Дашей расстались, но так, видно, угодно Богу. У тебя, Петенька, иная судьба.
Однако Петр, хоть и понимал, что родители правы, почувствовал - тошно слушать такие речи. Не выдержал, резко поднялся из-за стола и направился к двери.
- Ты куда так рано? На работу? - удивился отец.
- В аэропорт, проводить Дашу, - не оборачиваясь, буркнул Петр. - Не делай этого, сын! Нехорошо по отношению к Юле! - крикнула ему вслед Светлана Ивановна.
Но Петр лишь махнул рукой. Конечно, он понимал, что Юля обиделась бы, узнав об этом прощальном свидании, но сердце неудержимо влекло его к ней, ничего он не мог с этим поделать. Оно бешено колотилось всю дорогу до аэропорта и чуть не разорвалось, когда он увидел Дашу - блестящую, элегантную - в очереди на регистрацию рейса. Она издали заметила его, с большим букетом свежих роз, и, махнув рукой, радостно выбежала навстречу. Они стояли друг перед другом взволнованно дыша, и им надо было так много сказать, что не хватало слов, чтобы выразить обуревающие их чувства.
- Вот, это тебе! - только и смог произнести Петр, протягивая цветы. Пусть хоть Америка принесет тебе счастье!
- Спасибо, Петя! - Даша неотрывно глядела на него глазами полными слез.
Поддаваясь неудержимому порыву, не обращая внимания на окружающих, одновременно сделав шаг навстречу, они заключили друг друга в объятия.
- Петенька... милый! Как же... я буду жить... без тебя? - горячо шептала Даша. - Мне не нужен... никто другой!
- Любимая моя... Дашенька!.. Без тебя... нет мне счастья! - отвечал Петр, и слова эти шли из глубины сердца.
Губы их слились в страстном, последнем поцелуе, длившемся, пока не задохнулись... Голос диктора вернул их с небес на грешную землю:
- Заканчивается регистрация билетов на рейс Москва - Нью-Йорк!
Даша встрепенулась и сделала попытку освободиться из его объятий.
- Все кончено! Ничего уже не изменишь! - с глубокой печалью произнесла она, глядя на него так, словно хотела запомнить на всю жизнь.
- Видит Бог... как мне тошно... как больно... тебя терять... прерывающимся голосом молвил Петр и невероятным усилием воли заставил себя сделать шаг назад.
Понурив голову Даша покатила свой большой чемодан на контроль, а Петр смотрел ей вслед, пока не скрылась. Он чувствовал себя совершенно опустошенным - ощущение, что утратил душу и она вместе с Дашей улетает в далекую Америку.
Глава 38. Невинная жертва
В теплый апрельский день, когда на улицах Москвы весело журчали весенние ручьи, Раису Васильевну выписали из клиники и перевезли на квартиру у Зубовской площади. Несмотря на интенсивное лечение, была она очень слаба, из дома не выходила. Желая, чтобы долгожданная свадьба дочери состоялась до ее отъезда в Германию, скрывала недомогание, бодрилась и даже старалась участвовать в приготовлениях.