Все на одну! Нет, ну надо же – все на одну! Ух, буржуи проклятые! В общем, я сказала им всем, что я о них думаю. А Лизку вообще обозвала козой. Уже не помню, зачем. Достала она просто.
– Сама коза! – взвизгнула та. – Я с такими, как ты, вообще не...
Но я Лизку перебила:
– А тебя никто и не просит. Так что флаг тебе в руки, барабан на шею – и иди возглавь колонну посланных на фиг! Поняла? А то отметелю, как Каштанку!
Все замерли. Да, я могу сказать, если захочу.
– Пойдем отсюда, Руслан, – снова предложила я.
И, не получив ответа, поняла, что уйду одна. Ну и ладно! А Руслан пусть тут остается! Еще я заметила, что Лизон-мармезон растерялась. Это приятно. И я уже сделала шаг, чтобы идти прочь от бассейна, как Лизка, красная от возмущения и ярости, готовая вот-вот заплакать, подскочила ко мне и, тяжело дыша, закричала:
– Ты... Да ты... Да ты посмотри на себя! Ты, колхозница... Да тебе в руки надо ведро картошки – иначе ты никак не смотришься.
Не знаю, что было обиднее – колхозница или Каштанка, но теперь и я тоже чуть не заплакала. Потому что все отморозились – и засмеялись.
– Ха-ха – колхозница! – ржали пацаны.
– Ведро картошки – и имидж готов! – подхватили девки.
Я не выдержала – и толкнула Лизку. Хорошенько так, от всей души толкнула. И она полетела в голубую воду бассейна. Пока Лизетта там бултыхалась и фыркала, я точным ударом ноги зафутболила к ней туда же – пусть поплавают! – легкий столик со жрачкой и стаканами.
На меня, конечно, тут же бросились. И опаснее всех был, наверное, огромный складчатый пес, который, услышав вопли и увидев возню, с лаем понесся ко мне с другого конца участка. Но я включила первую космическую скорость – и только меня они все и видели!
В покорении заборов мне нет равных, так что я перемахнула калитку с сигнализацией одним махом – дядька-охранник только крякнул.
И все. А дальше была свобода.
Я мчалась в деревню. Летела, как птица. Вернее, как лань облезлая. Как облезлая несчастная лань. Потому что обидно-то мне было не по-детски. Зверски обидно! Зверски...
7
Сценарий «love story»
Никто не знал, что здесь, в Листвянах, у меня есть еще более надежное, чем тот, дачный наблюдательный пункт на дереве, укрытие. Моя собственная жилплощадь. Убежище мое. Дом.
Сам-то деревенский дом наш завалился, в нем уже не жили. Таким его, кстати, и купили – развалюхой то есть он нам достался. Дверь и окна были заколочены, крыша в нескольких местах провалилась. Но я знала ход, который вел с улицы в подпол. Среди кустов смородины, под бугром, заваленным кусками рубероида, старыми куртками, пальтушками и обломками ящиков, имелся лаз. Если приподнять крышку и в него юркнуть, а затем снова замаскировать этот потайной лаз, подтащив поближе рубероид и пару драных пальтушек, без труда можно было пробраться в подземелье, расположенное прямо под домом. Из него и в сам дом вел ход – только крышку подними, и ты на кухне. Подпол был небольшим, но уютным. На бывших полках, где когда-то хранили запасы продовольствия, я устроила себе лежанку. Даже подушка и одеяло у меня там были.
Вот здесь-то я и собиралась отлежаться – пролезла по подземному ходу, бросилась на свое лежбище, упала на живот. И заснула. Спала долго. Поесть, конечно, сначала хотела – тем более что еда на ветках растет: и помидоры тебе в теплице, и огурцы, ягод прорва. Но сил их собирать не было. И я уснула. Без задних ног прямо-таки продрыхла до самого вечера.
Пока бежала сюда, я плакала. Так наплакалась – что сил на жизнь-то и не осталось. Но сон силы восстанавливает, что ни говори.
Так что выбралась на свет божий я тогда, когда он уже начал меркнуть. И скоро померк совсем. В смысле на ночь. Нашарила я в темноте несколько огурцов – и, быстро съев их один за другим, побрела к речке. Спину, плечи и задницу уже не щипало, теперь они просто ныли. Казалось, что по мне каток асфальтовый проехал.
Я шла и вспоминала всю эту позорную историю на Веселой даче. Руслан за меня заступался плохо. Можно сказать, совсем не заступался. И его компания весело надо мной издевалась... Некого винить. Я была сама виновата. Не того выбрала в напарники. И не нужно было лезть со свиным рылом в калашный ряд. Мажористой публике я и не могла понравиться.
Ох, как в первый момент заныла моя тушка, когда я, скинув на темном берегу всю одежду, чтобы ничего не липло к пострадавшей коже, забралась в речку! Однако вода была теплая, хорошая такая вода, и в ней мне стало гораздо легче, чем на суше. Так что нытье тела оказалось даже приятным. Но постепенно я поняла, что тела почти не чувствую. И своей замученной души тоже... Я просто лежала, как плюшка на волне, покачивалась, иногда плескала руками. Если течение меня сносило, возвращалась на то же место, снова ложилась на воду. И ни о чем не думала.
Пока с берега меня не окликнули.
– Варька! Эй, вылезай! Сколько можно там отмачиваться!
Бли-и-ин... Это ж Страшный! А я залезла в речку на законном пляже деревенских! Мой позор продолжается. Традиционный такой позор, как из анекдота – когда полезла тетенька в речку купаться, а одежду на берегу оставила... И мои манатки сейчас на берегу. Ну, вот только перед Страшным не хватало опозориться – он быстренько всем расскажет, как видел голую Варьку на пляже!
– Не хочу! – беспечно ответила я.
И поплыла по темной воде к «нашей» стороне. А тут еще как раз луна взошла, яркая такая, мощная, – я была Страшному видна, как белым днем.
– А я тебя уже давно жду! – сообщил Страшный. – Вылезай, замерзнешь! Иди сюда, у костра погреешься!
Тут я оглянулась, присмотрелась и увидела, что на «деревенском» берегу горит костер. И возле огня мотается фигура. Страшный, понятное дело.
– Сейчас, оденусь и приду! – стараясь не высовываться, я махнула ладошкой и поплыла к кустам на «дачной» стороне.
– Так одежда-то твоя – вот она! – Страшный наглым образом помахал над головой жалкой кучкой моей амуниции. Вот гад, все просек...
Я промолчала и поплыла за поворот, скрывшись таким образом из зоны видимости.
– Ты вылезай и одевайся, я отвернусь! – предложил Страшный.
И тут мне сразу стало понятно, что я замерзла. Пронеслись по телу мурашки, защипали следы бабкиных пыток, вода показалась холодной. Врет ведь этот Страшный, так он и даст мне спокойно выбраться, наверняка какой-то подвох готовит...
Или вылезти, фиг с ним? Ведь холодно-то как!
И я вылезла. Да, скоренько переплыла обратно и, не спуская со Страшного пристального взгляда, выскочила на мелкий песочек пляжа. Страшный вел себя хорошо – честно стоял ко мне спиной, головой не вертел, не оборачивался. Вещи мои лежали в парочке метров от него, я их еле нашла.
Нашла, схватила и принялась на себя натягивать. Если трусы и шорты кое-как на меня налезли, то узкую майку на мокрое тело напялить оказалось невозможно. Было больно очень спине. Больно. Я не удержалась и протяжно ойкнула.
– Ты что? – спросил Страшный. Так заинтересованно, взволнованно.
– Ничего. Не поворачивайся! – крикнула я и присела. Снова ойкнула. И даже выругалась. Но не полегчало от этого. Эх...
– Ты чего плачешь? – Страшный, спиной вперед, сделал по направлению ко мне несколько шагов.
– Ничего.
– Что у тебя болит?
– Ничего не болит... Зараза! – Майка окончательно скаталась в мокрую колбаску, я зашипела и даже зарычала, слезы полились сами собой. – Вот сволочь!
С этими словами я со всей дури шлепнула майкой-колбасой по земле. Тугой мокрый жгут вылетел из рук и затерялся где-то в темноте. А, ну и пес с этой майкой! Да и пошло оно все к черту!