Берлага пожал плечами:
— Хорошо копает, говоришь? Пусть копает! А папаша у меня действительно не плохой рабочий был. И мамаша старушка хорошая. Только и отец и мать здесь в землю ничего не закапывали, чтобы мне отрывать.
Начальник прошелся по комнате.
— Ладно, Берлага, придется принять меры посерьезней. Я тебя переведу в настоящий изолятор. Крыса не пробежит. Просидишь там всю зиму. Собирайся!
Берлага лениво приподнялся со скамьи.
— Надо осмотреть его, — начал начальник, — он всегда с собой оружие протаскивает.
Берлагу осмотрели. В кармане ничего не было.
— Открой рот! — сказал начальник.
Берлага покосился.
— Открывай!
Берлага разинул рот, сверкнув ослепительными зубами. Начальник ловким движением вытащил прижатое к небу блестящее лезвие бритвы.
— Резаться хочет, — сказал начальник военному, — он уже раз устроил такую штуку. Сделает порез и — в госпиталь. Оттуда бежать. Ну, идем.
Берлага схватил табуретку, бросил ее об пол и закричал:
— Не пойду! Убирайтесь к чорту! Перековщики! Сдохну, не буду работать!
Глаза его налились кровью. Он сорвал с себя рубашку и, сверкая смуглым телом, выскочил наружу.
Желтая луна дрожала в морозном воздухе. Снег скрипел под ногами. Берлага стоял в сугробе голый по пояс, выставив крутую грудь навстречу легкому, но обжигающему тело морозному ветерку.
Глаза у Берлаги сверкали. Руки были сжаты в кулаки. Он молча стоял на морозе, глядя в упор на начальников.
Проходили томительные минуты. Берлага посинел, но не двигался с места.
— Пропадет сумасшедший! — тихо сказал начальник военному. — Надо взять его отсюда.
— Как его взять? — так же тихо ответил военный. — Силу применять мы не можем по уставу. А сам он не пойдет. Это демонстрация.
Начальник подошел к Берлаге и взял его за руку.
— Василий, иди обратно, пропадешь. Сиди там.
Берлага пошел обратно в избушку.
— Пошлите ему врача, — сказал начальник. — И пока не трогайте его. Я сам с ним займусь.
Катя выползла из-под нар и бросилась, плача, к Берлаге.
— Вася, милый! Что ж ты с собой делаешь!
Все еще дрожа от озноба и волненья, Берлага оттолкнул ее от себя:
— Убирайся! Видеть вас всех не могу.
И, уронив голову на руки, он заплакал глухим, прерывающимся рыданием мужчины, не умеющего плакать.
Северная весна стремительна и бурна. Миллионы тонн снега как будто проваливаются сквозь землю. Реки вздуваются и оживают. Сопки покрываются светлозеленым бархатным ягелем.
Дорожный участок «Боевой» приступил к весенним работам. Рабочие начали снова тяжелую, но увлекательную борьбу с суровой природой.
Медведи убегали все дальше от тревожных свистков, после которых ухали взрывы аммонала, выбрасывающего высоко вверх снопы мерзлой земли и брызги скалистых пород.
За медведями по пятам шли колонны автомашин, ползли тракторы, везущие продовольствие, железо, одежду.
Берлага попрежнему сидел в изоляторе.
Его по приказу начальника никто не беспокоил.
Изредка ему приносили газеты.
Он посерел, осунулся, оброс черной, как смоль, цыганской бородой.
Солнце косыми лучами проникало в мрачную избенку. Весенние зовы тайги звали Берлагу на волю.
Вечерами по чердачному ходу к нему иногда приходила Катя. Она поступила на курсы медицинских сестер. Работа увлекла ее.
— Вася, иди работать, — говорила она. — Все равно наша жизнь дала трещину. Жук — бригадир. Держит почетное знамя. Костя — в агитбригаде работает, актером стал. Я вот тоже учусь. Будем жить, как люди. В шоферы пойдешь… Ты ведь все можешь…
Берлага мрачно усмехнулся.
— Ну и работайте, чорт с вами. Я никому не запрещаю.
Однажды начальник снова пришел в изолятор к Берлаге.
— Ну, как, Василий, сидишь?
— Живу, Евсей Иванович.
— Я, знаешь, решил тебя выпустить отсюда.
Берлага усмехнулся.
— Зря, Евсей Иванович. Мне и здесь хорошо. И потом ни к чему это. Работать не буду. Все равно сбегу.
Начальник вытащил из походной сумки географическую карту и протянул ее Берлаге.
— Ну, если хочешь бежать, так вот тебе карта. Без карты куда побежишь? Поучись, рассмотри как следует и беги.
Берлага с недоверием посмотрел на начальника, но карту взял.