Ей казалось, что в его руках она зефир — лёгкий ветер в облике женщины. Такой невесомой она себя чувствовала. Гибкой, словно скользящей над мозаичными плитами пола. Они двигались словно единое целое. Так легко и непринуждённо всё у них получалось, как будто он предугадывал каждое её движение, или, быть может, они танцевали вместе не первую сотню лет.
И нет, в этом танце, как и во всём, что было между ними, снова вела не она. Отдавая, он всегда забирал больше. Он не просто вёл в этом танце, ей казалось, что она просто растворилась в его объятиях, забыв, как нужно дышать, ставить ноги и держать руки, потому что помнить этого было не нужно.
Он завладел её телом полностью, словно сросся с ним, и даже в центре патио танцующие пары расступились, давая им возможность двигаться быстро и смело. А спасительные сумерки не позволяли разглядеть, как бесстыдно он обнимал свою партнёршу, и как уверенно и страстно она прижималась к нему.
И не имело значения сейчас то, что он сын её заклятого врага и враг всех эйфайров, изобретатель убийственного устройства, созданного их уничтожить, что он помолвлен, и он гранд Лазурного двора, а она беглая воровка, находящаяся вне закона. И что через какие-то полчаса она украдёт у него то, за чем охотится половина Акадии…
Но сейчас всё это их не разделяло, и какое-то короткое время, в которое ритмичные аккорды бились в воздухе разгорячённым пульсом, а их тела двигались в унисон, между ними не было никаких противоречий и разногласий.
Что с ней произошло? Куда делась её обычная осторожность и предусмотрительность? Откуда взялась эта смелость на грани с безрассудством? Она падала ему на руки, не глядя, словно знала — он поймает. Так можно делать только с тем, кому доверяешь абсолютно. И она доверяла… или как ещё назвать это безумие? Она знала, что все смотрят на них, и это абсолютно лишнее внимание, ведь кто-нибудь задастся вопросом, кто эта смелая дама, которая танцует так, отбросив всякий стыд и осторожность?
Но в этот короткий миг, равный трём минутам волшебной мелодии, всё это было неважно.
И каждое его прикосновение, и взгляд лишь подмешивали в это безумие ещё одну порцию огня. Он будто спрашивал её: ещё?
Ещё… Ещё… И ещё!
Сеньор Виго кружил её, ловил на лету и прижимал к себе, так смело, видя, что она совсем не против. Он отвечал на каждый её вызов, удерживая в своих руках, когда она делала самые смелые па.
Пусть весь мир катится в Бездну, такие минуты иной раз стоят целой жизни!
Вокруг них кружилось золотое облако, не просто золото, а целая радуга красок, словно звёздная пыль всех звёзд мира, растворившаяся в воздухе. Она опускалась на волосы, руки и плечи, заражая окружающих той страстью и пылом, которые они рождали своим танцем. И казалось, что на этом патио все влюблены и без ума друг от друга. Затуманенные взгляды, лукавые улыбки, страстные объятия…
На последних аккордах Эмбер почувствовала, как сеньор Виго скользнул рукой вверх, к затылку, прижавшись ладонью к обнажённой коже между лопаток, и выше, к шее, чтобы почувствовать её по-настоящему. Кожей к коже…
Это был последний миг, после которого их связь разорвётся, и волшебство исчезнет навсегда, и вряд ли она сможет испытать что-то подобное ещё раз. И, ощущая эту грядущую потерю, Эмбер поддалась внезапному безумному порыву: обняла сеньора Виго, прижалась и поцеловала так страстно, что он инстинктивно сжал её в ответных объятиях, отвечая на поцелуй. Но это длилось лишь одно сумасшедшее мгновенье, сладкое, тягучее и короткое, как выстрел. Эмбер тут же отпрянула и присела в лёгком реверансе.
Они замерли друг напротив друга, тяжело дыша и скрестив взгляды. Откуда-то издали донеслись бурные овации — гости оценили их танец.
Эмбер облизала внезапно пересохшие губы, улыбнулась горько и разжала пальцы, решительно отпуская его ладонь, которой он хотел удержать её руку.
− Благодарю, − тихо произнесла она, отступая назад.
И замерла, обжёгшись о его взгляд. Взгляд внезапного прозрения.
Он понял, кто она такая.
Этого не могло быть! Этого не должно было случиться! Но это совершенно отчётливо читалось на его лице, так, будто он видел и цвет её глаз, и ауру над головой, но эйфория, рождённая в танце, которую он вдохнул вместе с поцелуем, была сильнее его желания позвать гвардов и схватить Эмбер. И он просто смотрел на неё и молчал, и отпустить её сейчас для него было так же мучительно, как вырвать собственное сердце.