Виго присел на край кресла, пододвинутого к кровати, и посмотрел на отца.
Что он испытывал в этот момент? Трудно было сказать. Жалость? Наверное, да.
И в этом была какая-то странная ирония, ведь сам дон Алехандро жалости ни к кому не испытывал и более того, всегда презирал это чувство. И уж точно не вынес бы его по отношению к собственной персоне.
Но в сердце Виго не было никаких других чувств, кроме этого. Он смотрел на старика, в беспамятстве лежащего на кровати, и понимал, что дон Алехандро именно такое состояние ненавидел больше всего. Беспомощность, зависимость…
Сейчас никто не падает перед ним ниц, не дрожит при его появлении, ещё немного, и его имя плавно перетечёт из громких газетных заголовков и шумных залов сената на тихий мрамор надгробия. Эта утрата всемогущества была для дона Алехандро, наверное, самым большим ударом, какой могла нанести ему жизнь. И поэтому Виго было его жаль.
Чем выше ты взбираешься на гору, тем дольше и больнее падение. И, наверное, именно в такой момент ты понимаешь, как смешны были все грандиозные планы, ведь перья на твоих крыльях склеены воском, а ты подлетел слишком близко к солнцу…
− Прости, − пробормотал Виго и дотронулся до руки отца, сам не зная, за что просит прощения.
Может быть, за то, что понял ту боль, которую отец предпочёл бы скрыть? Это всё равно, что увидеть человека голым.
Глаза дона Алехандро неожиданно ожили, он моргнул и посмотрел на сына. И, как это ни странно, в этот момент они были полны осмысленности, темны и блестели так, словно он не лежал пригвождённый к кровати болезнью.
− А, ты всё-таки явился, сынок! Позлорадствовать, да! Посмотреть, как вороны расклюют мои кости? — прохрипел он, приподнимаясь на локте и впиваясь пальцами в запястье Виго. — Или, может, ты жаждешь моего могущества?! Сесть в моё кресло в сенате? Забрать моё золото? Всё дело в золоте! Это оно течёт в их жилах! Но оно всех нас погубит! Всееех! Зря ты явился сюда! Убирайся туда, откуда приплыл! Проклятая кровь! Проклятая кровь!
Он сухо закашлялся, затрясся и упал на подушки, отпустив руку Виго. Его голос, надтреснутый, хриплый и полный злобы, казалось, запутался в балках под потолком и долга метался по углам, затихая. Но дон Алехандро впал в забытьё так же быстро, как и очнулся.
К кровати подбежала служанка и склонилась над ним, чтобы вытереть пот со лба тряпкой, смоченной в лавандовой воде.
− Ему надо дать лекарство, сеньор, − произнесла она, достав большую ложку и откупорив бутылку.
По комнате пополз запах лаванды, аниса и шалфея. Казалось, что вся комната пропиталась лавандой, этот запах был повсюду: в микстурах, в воде, в складках балдахина… Ещё немного, и от этого запаха можно было задохнуться. И Виго подумал, что его отец тут точно моль, запертая в комоде вместе с лавандовыми саше. Стоило бы открыть все окна…
Он отодвинулся, чтобы не мешать, потёр запястье и шёпотом спросил донну Виолетту, которая после этого приступа, принялась молиться ещё усерднее.
− И часто с ним такое?
−Бывает, что по два раза в день. А бывает, что три дня подряд он только спит. Я в храм хожу и ставлю трёхдневную свечу, может, поэтому, в такие дни у него нет этих приступов, − прошептала донна Виолетта и осенила себя знамением.
− Хорошо. Мы позже поговорим. И бога ради! Откройте окна и проветрите всё здесь.
Виго поднялся и быстрым шагом вышел из комнаты. От запаха лаванды голову точно клещами сжали.
− Что думаешь? — спросил он Мориса, как только они отошли от дверей спальни.
− Занятное дельце, − пробормотал сыщик и задумчиво поскрёб подбородок.
− Так что скажешь?
− Я бы понаблюдал за доньей Ви.