Слушая, Садко лишь на миг представил себе сверкающее грудами золота золотое судно, и в его груди что-то защемило, захолодило сладким и жадным желанием.
Но здравый смысл тотчас заставил купца отрезветь.
— Постой, Бермята! Складно ты сказываешь, только поверить в твои сказки нельзя. Про воронов и голубку я, может, и поверю, про то, что под островом есть проход и пещера, тоже. Но как же может ладья, что из злата скована да златом же и наполнена, на воде стоять? Сто раз бы потонула!
И опять разбойник замотал своей гривой и для убедительности вытаращил глаза.
— Должна! Должна потонуть, да не тонет! Я ж те сказывал, да и сам ты должен был слыхать, если про карликов знаешь, что колдуны они и многое могут сделать не таким, каким оно обычно бывает. У них, слышь, говорят, и шапка-невидимка имеется, они и чары наводят такие, что видишь то, чего нет. Потому и ладья на воде стоит, хоть тяжесть в ней громадная да и сама тяжела непомерно. Колдовством сотворили её нибанлунги. Оттого клад их проклятым считается, оттого почти никто об нём не рассказывает: почти все, кто искал тот клад, живы не вернулись. Но ладью ту я взаправду видал!
Садко, не удержавшись, вздрогнул.
— Видал? Не врёшь?
— Да чтоб мне сей же час древом в землю врасти! Видал я, Садко, это диво, как вот тебя вижу.
— Видал и не забрал?
Вновь Бермята усмехнулся, но на сей раз с горечью.
— Так говорю же, не про меня сей клад оказался. Вскоре, как узнал я от лиходея-купчины про нибанлунгово богатство, так и отправился с ватагой моей на Нево-озеро. Ладью мы отобрали у другого купца, ладная была ладьишка, быстрая. Приплыли, куда было указано, нашли горбатый остров, голубку выпустили, и она нам путь указала. И вплыли мы в пещеру, и увидали посреди её сверкание такое, будто огонь полыхал. Ну, тут мои людишки разум и потеряли. Как поняли, что это золото и что его так много, налегли на вёсла изо всех сил. Нет, чтоб осторожно подплыть. А там камни со дна поднимаются. Ладья наша на те камни и села. Разбойнички как завопят, в воду попрыгали и к златому кладу поплыли. А меня вдруг такой страх взял — не поверишь! Не поплыл я за ними. И только издали сквозь то сверкание видал, как они на борта высокие карабкались да над грудами злата за него же дрались. И один за другим в воду падали да тонули, видать, все друг друга перерубили.
— А ты что же? — не удержался Садко. — Выходит, робче всех оказался?
— Да вот и выходит! А поборол бы страх, жив бы не был. Ладья моя наполовину водой наполнилась, а я так и сидел на корме, меч держа наготове. Раз десять порывался тоже в воду скакнуть и плыть к золоту колдовскому, но решиться не мог. Вроде бы и ватага моя вся сгинула, никто б на меня не посягнул, и в пещере той ни единой иной души не было, а страшно! Казалось, будто вокруг меня тени какие-то снуют да из-под воды чьи-то голоса слышатся. Сидел я так, сидел и вот, веришь ли, заснул! А проснулся, вижу — так и сижу на корме ладьи, наполовину потонувшей, но уж не под островом, а среди других островков. Уж и не знаю — течение ль там было и ладью вынесло, приливом ли её с камней стащило... Плыть на ней было некуда: в днище — дыры, руль сломан. На моё счастье, рыбаки показались поблизости, я им покричал, ну, они меня и подобрали. Ладья купецкая была, я и сказал, что из дружины купеческой. Мол, ладья разбилась в шторм, все с неё потонули, а я вот один жив. Рыбаки меня довезли до твёрдого берега, ну а уж потом я собрал себе новую ватагу лихих людишек и за старый промысел принялся.
— Давно это было? — спросил Садко, с прежним вниманием слушавший рассказ разбойника.
— Пять годов минуло.
— И ты что же, с тех пор так ни разу и не попытался вновь за тем кладом отправиться?
Несколько мгновений Бермята, видимо, раздумывал, потом угрюмо пробурчал:
— А чего пытаться? Что тогда было, то и вновь бы стало. Или порешили б мы с ватагой друг дружку, или силы колдовские, что клад охраняют, нас бы всех угробили. Думал я про ту ладью, не раз думал. А решиться так и не смог. Но у тебя дружинники, надо думать, люди не разбойные... Может, они такого не учинят. Может, тебе удастся кладом карличьим завладеть. Я тебе всё, как было, поведал, ничего не утаил. Теперь сам решай. А меня, купец, отпусти. Уж ежели один раз помиловал, так и во второй раз помилуй.