Тот размышлял всего несколько мгновений.
— Нырну я вдвоём с Антипой. Герхард, на всякий случай ты за старшего.
— Понял, — кивнул германец. — Только я ещё вот что предлагаю. — Он протянул предводителю отцепленный от носа драккара тонкий канат. — И тебе, и Антипе надо по верёвке к ноге привязать. Если что-то или кто-то на вас нападёт, трижды дёрнешь, мы знать будем и на помощь придём. А дважды потянешь, просто вас за эти верёвки вытянем.
— Ладно, — согласился Садко. — Но только ты сам не ныряй. Не рискуй. И так вон Никанорыч приказ мой нарушил, от второй ладьи уплыл, без командира её оставил.
— Да я!.. — начал было, заливаясь густой краской, Антипа.
И пристыженно умолк.
— Не бойся, — усмехнулся Герхард. — Я же военный. И приказов не нарушаю никогда. Да и ныряю всё же хуже, чем вы оба, какой от меня прок?
— А за раненым-то давеча нырнул, — подал голос Лука Тимофеевич, усевшийся тем временем на одной из золотых груд и бесцельно тыкавший в неё мечом, отчего струйки монет, шурша, расползались в разные стороны.
— Ну, тогда больше некому было, — пояснил германец. — Никто ещё не отошёл после нападения змея. И не бросать же было раненого. Нет-нет, я останусь в ладье. Садок, не беспокойся.
Оба купца прочно укрепили верёвки, каждый на лодыжке левой ноги, и, перекрестившись, один за другим перекинулись через борт.
Садко с трёх лет умел плавать и нырять, поэтому для него не было ничего необычного в том, чтобы открыть под водой глаза, чего не умели даже некоторые из его гребцов. Он, правда, сомневался, проникает ли глубоко под воду неверный рассеянный свет, заполнивший грот, и увидят ли они с Антипой вообще что-нибудь. Поэтому был готов просто водить под днищем драккара руками да прихваченным с собой копьём (ещё и на случай нападения какой-нибудь подводной нечисти).
Свет под водой, однако, был. Ещё более слабый, чем наверху, он всё же позволял смутно различать и чёрное брюхо драккара над головой, и силуэт Антипы, погрузившегося одновременно с ним.
Оба проплыли под водой, один к носу, другой — к корме чужой ладьи, но не заметили ничего, что соединяло бы её с дном грота. Да и самого дна видно не было, казалось, он глубок, как колодец.
Садко, едва окунувшись, вдруг понял, что ему становится страшно. Необъяснимый одуряющий ужас проникал в его существо вместе с холодом мертвенно неподвижной воды. И то, что в ней ровно ничего не было, кажется, пугало ещё сильнее. Но так ли ничего? Всматриваясь, ныряльщик вдруг понял, что снизу, из бездонной глубины медленно поднимаются, приближаясь к ним, какие-то мутные тени. Они почти не двигались, просто всплывали, но это было, пожалуй, ещё страшнее.
Одновременно ему показалось, будто вокруг слышится, исходя со всех сторон сразу, словно разливаясь в неподвижной воде, какой-то глухой шелестящий шёпот. Слов нельзя было различить, да и были ли это слова? Десятки (или сотни?) едва слышных голосов одновременно повторяли что-то, что невозможно было понять. То ли они звали его неведомо куда, то ли грозили, то ли стенали о чём-то. В какой-то миг ныряльщику показалось, будто сквозь это неразборчивое шелестение пробивается чей-то ехидный смех, потом вдруг померещился плач. И эти бессвязные звуки надвигались, наплывали, одурманивая, оглушая сознание.
Прямо перед собой Садко увидел лицо оказавшегося рядом Антипы. Тот смотрел расширенными, вылезающими из орбит глазами, явно охваченный ещё большим ужасом, чем его товарищ.
Садок указал рукой вверх — всплываем. Новгородец кивнул, но вдруг ухватил своего предводителя за руку, кажется, теряя голову и переставая понимать, что он делает. Его рот вдруг широко открылся, и Садко понял: сейчас Антипа захлебнётся и уже не сумеет вынырнуть... А в это время вокруг них сжимался расплывчатый круг странных существ, то ли рыб, то ли русалок. От их голов с огромными недвижными глазами исходило какое-то призрачное свечение, тонкие руки (или не руки?) жадно тянулись к ныряльщикам. Вот что-то холодное, как ночной страх, схватило Садко за ногу, куда-то потянуло.
Он и сам едва удержался, чтобы не завопить, разинув рот под водой. Но многолетняя привычка спасла его. Он ещё плотнее сжал губы. Почти вслепую ткнул копьём в то, что его держало, и холодное кольцо на щиколотке разомкнулось. Отхлынули, немного отдалились и шепчущие голоса.
Тут купец вспомнил про уговор и, дотянувшись до своей левой ноги, что есть силы два раза рванул верёвку, другой рукой крепко обхватив Антипу, он понимал, что новгородец уже захлёбывается и, скорее всего, не вынырнет сам.