— Я и сам об этом думаю, — отозвался Садко. — Да только где прикажешь? Берега кругом лесистые, безлюдные. Укрыться-то и негде. А вот внимание к себе привлечь, если шалаши поставим да костры разведём, ничего не стоит. Не навлечь бы лихих людишек.
— Так-то оно так, — не сдавался кормщик. — Да ведь выхода, похоже, нет. Мнится мне, в нашу злату ладейку уже немало водицы накапало. Как бы не пришлось то злато выгребать.
— С ума сошёл! — возмутился предводитель. — Вот я те выгребу! До города уж рукой подать!
Но Лука вновь не согласился:
— Подать, когда ветер попутный, да если б люди наши не так вымотались. Течение супротивное, ветер мешает, а дождь льёт и льёт. Плыть ещё вёрст с десяток, ну, может, чуток поменьше. Это мы в Новограде будем глубокой ночью. И ещё как до него как дойдём? В темноте можем и на пороги наскочить. Нет. Надобно приставать!
И вот тут Садко осенило.
— Постой-ка, Лука Тимофеевич! А ведь по пути, на правом берегу Волхова монастырь стоит. Каждый раз мимо него проплываем. У них там и причал свой есть. Если сказать монахам, что мы князем Владимиром посланы были, то они нас примут и приют дадут. Там и ладейку нибелунгову понадёжнее укроем, и сами обсушимся, поедим да утра дождёмся.
— И скажем, чего ради плавали? — с сомнением спросил кормщик.
— А вот это необязательно. Князь посылал, и всё тут. Может, он нам посольство какое поручал... Монахи — люди нелюбопытные и приставать с расспросами не станут. Эй, ребятушки! Гребём-ка дружнее! Не больше версты пройти осталось.
Гребцы, услышав, что скоро можно будет обрести ночлег, обсушиться и поесть, взбодрились и налегли на вёсла с новой силой. Садко во все глаза всматривался в правый берег, чтобы не пропустить высокие бревенчатые стены монастыря, когда те покажутся над берегом. Узкий дощатый причал в темноте можно было и не разглядеть, а зажигать факел под проливным дождём не имело смысла — тут же и погаснет.
Однако опасения оказались напрасны. В маленьких бойницах монастырских стен мерцали трепещущим светом фонари, а над причалом, укрытый широким кованым козырьком, ярко полыхал факел.
— Точно ждут здесь кого-то! — удивился Садко. — Гляди-ка, ночью огонь разожгли!
Причал был короткий, возле него встали только первая ладья и драккар, вторую ладью привязали сбоку, прочно укрепив канатами, чтобы течение не стало её сносить. Быстро сняли с обеих ладей промокшие паруса, общими усилиями отжали их и тоже расстелили над драгоценной добычей.
Пока Садко и его дружинники были заняты этой работой, возле скупо освещённых фонарями монастырских стен возникло какое-то движение, потом во тьме затрепетал огонь ещё одного факела и стало видно, что по широкой деревянной лестнице, ведущей от монастырских ворот к Волхову, спускаются несколько человек. Все они были в чёрных монашеских рясах и клобуках[76]. Идущий впереди нёс факел, прикрывая его берестяной плетёнкой.
— Мир вам, Божьи люди! — обратился к ним Садко. — Можно ли нам у вашего причала до утра ладьи оставить, а самим в обители приют найти? Мы оставим за это щедрые пожертвования.
Немного не дойдя до причала, монахи остановились, и один из них, по виду самый почтенный, поклонившись, воскликнул:
— Здравы будьте и вы, добрые путники! Пускай ваши ладьи стоят здесь, сколько понадобится. И сами вы найдёте в нашем монастыре кров и ужин. Я — игумен монастыря Успения Пресвятой Богородицы. В иночестве моё имя — Ксенофонт[77]. А кто промеж вами главный?
— Я, — ответил молодой купец.
Он хотел было говорить дальше, хотел сказать, что знаком с новгородским посадником и что у него поручение от князя Владимира. Однако монах движением руки остановил его.
— Мне ведомо, кто ты, добрый молодец. Твоё имя Садко, и ездил ты в дальние края по поручению великого князя Киевского Владимира Святославича. А сейчас возвращаешься со своей дружиной в Киев-град. Будь же нашим гостем дорогим. А покуда вы отдыхаете, я гонца отправлю к посаднику Добрыне, чтоб он поутру выслал людей вам навстречу. Вижу, везёшь ты с собой то, что великий князь привезти наказал.
Садко был настолько ошарашен осведомлённостью инока, что не сразу нашёл слова для ответа. Положим, в монастыре могли быть доверенные люди посадника, а возможно, и самого Владимира. Может быть, кому-то из них князь и рассказал о поручении, данном его посольству. Сомнительно, конечно, но возможно. А если так, то князь мог приказать игумену монастыря, если понадобится, встретить и приютить его посланцев. Но как могли монахи узнать, в какой точно день, вернее, в какую ночь на Волхове появятся ладьи с драгоценным грузом? Мало ли, кто и с чем проплывает по судоходной реке?
76
Клобук — головной убор монаха. Как и обычный священнический убор (камилавк), имеет форму невысокого цилиндра, но у монахов он дополнительно драпирован лёгкой чёрной тканью, опускающейся по спине до пояса.
77
Имя в иночестве, т.е. имя, которое получает после пострига монах взамен своего мирского. Принимая постриг и давая обеты, отлучающие его от прежней жизни, монах принимает и новое имя.