Но пока они судили да рядили, уж и вечер наступил, а ладьи Садко достигли Ильменя и поплыли по его водам, всё больше и больше приближаясь к концу своего тяжкого пути.
Эта ночь была звёздной. Воды озера, не спокойного, но и не бурного, словно мирно задремавшего, собрали в своей мерцающей темноте, казалось, ещё больше звёзд, чем их было в необъятной тёмно-синей чаше ночного неба. Вёсла, окунаясь в воду, зачерпывали каждое по десятку звёздочек и тотчас возвращали их озеру, чтобы следующим движением добыть их вновь.
Садко стоял на носу своей ладьи и смотрел вверх. Только что он увидел, как одна за другой три звезды упали, прочертив во тьме неуловимый огненный след. Иногда их падает куда больше. Люди говорят: это когда на земле кто-то умирает. Садко в это никогда не верил: ведь душа, уходя из тела, наоборот, возносится ввысь, к Господу, чего же ей падать? А если умер грешник и его душе не суждено подняться в рай, то она вряд ли станет звездой... Может быть, как раз наоборот? Ведь в тот момент, когда происходит зачатие будущего ребёнка, Господь вкладывает в него новую душу. Так что, если это ангелы Божии летят, неся драгоценную ношу, чтобы незримо для супругов, этой ночью в любви и молитве зачинающих своё дитя, одарить его душою?
Тёплая рука легко легла на плечо купца, и он обернулся.
— Ну что же, Садко Елизарович? До Киева-града меня довезёшь ли?
Глубокие глаза Николая Чудотворца улыбались. Сейчас он казался и вовсе молодым, чуть старше самого Садко.
— Отвезу, куда прикажешь, отче! — Купец радостно взял руку святого и хотел поцеловать её, но тот ласково опустил ладонь на его кудри, взрыхлил их и взъерошил.
— В Киев нынче мой путь, Садокушко! Молиться стану с вами всеми, чтоб всё удалось Владимиру-князю. Тяжёл его крест. А ты? Князь, ведаю, наградит тебя щедро. Что делать станешь? Вновь товаров накупишь да торговать примешься?
Садко улыбнулся. И зачем спрашивает? Ведь знает, что он ответит. Или сомневается в нём?
— Я бы и стал торговать, отче Николай! Ведь дело это у меня славно получается. Но чувствую, что сейчас не в этом я надобен. Мало ли хороших купцов на Руси? Думаю попросить князя оставить меня при себе. Если Господь мне дозволил и помог у сил бесовских заколдованное злато отобрать, то, наверное, смогу я и в других благих делах Владимиру пригодиться. Благословишь ли на это?
— Как же не благословить? — Святитель улыбался в ответ. — Только гляди: искушений-то не убавится, а прибавится! Чем больше хорошего делаешь, тем больше к тебе в душу будет дрянь всякая лезть, совращать, заманивать. То зло, которое ты до сих пор видел и одолеть сумел, это ведь так, шутки мелких бесов. А есть и бесы покрупнее да похитрее. Не испугаешься?
— Ну... Не сильнее же они ангелов Божьих! И ты... ты, отче, ведь не отвратишься от меня, грешного?
Теперь Николай Угодник уже откровенно рассмеялся.
— Ишь, хитрый какой! Как всякий купец, сразу себе условия оговариваешь. Да не смотри так, шучу. Или считаешь, святым шутить да смеяться не положено? А с чего бы? Мир Божий света полон, Садко. Света и радости. Только люди не умеют этого увидеть, всё свои беды крохотные во вселенскую печаль обращают да ею же и упиваются... Конечно, не оставлю я тебя, раб Божий, если ты меня не оставишь, не перестанешь молиться. Проси службы княжеской — нужен ты Владимиру. И Руси святой, даст Бог, пригодишься.
По небу покатились и погасли ещё несколько звёзд. Дохнул ветер, прогнул цветные паруса.
— Ты с кем там говорил-то, Садко? — послышался позади голос Герхарда. — С самим собой, что ли?
— А ты никого не видел? — быстро обернулся молодой человек.
— Кроме тебя, никого. Разве ты кому-то одолжил шапку-невидимку.
Путешественник расхохотался.
— Это бесам она нужна, чтоб таиться. Да нам, людям, возможно, полезна будет. А угодники Божии и без такой шапки обходятся. Смени-ка гребцов, друг Герхард. До рассвета неплохо бы пройти Ильмень.
Спустя неделю княжеское посольство вернулось в Киев, привезя князю Владимиру сказочный клад нибелунгов.