На одном из камней, выступивших из воды, увидел он что-то желтое.
Тимоха плюнул и с презрением пошел за своим мешком; надо вынуть и разложить сухари, пока жаркое солнце. Он помнил, что у него в мешке свое золото, рублей на пятьдесят по самой дешевой цене. За это золото он еще поторгуется с баркасниками, со скупщиками, с живодерами и со спиртоносами. Все Тимохе поклонятся, заразы! Только бы живым добраться!
Тимоха высушил одежду, сухари, крупу. Мошка слетелась, и он, голый, обмывшись в ледяном ключе, жался под защиту дыма от костра из гнилушек, но и там комары и мошка кусали его жестоко. Желтый камень вспомнился ему и не выходил из головы. Он как врезался ему в мозг. Это не зря…
«А вон след от костра, затеска на дереве… Это Егор тут мыл, его тут место!»
Тимоха зарядил ружье, выпалил в одну сторону, потом – в другую, целясь в лес.
Но, выстрелив, он вдруг почувствовал, что перепугал этим сам себя. Надо было собраться с духом. Мошка опять накинулась на него, как по команде, и живо привела в чувство.
«А ну, схожу, чем черт не шутит, вдруг золото. Конечно, я знаю, что – нет, но все равно, делать нечего! А то потом буду думать, что проворонил…»
Голый мужик вдруг все бросил и бегом пустился по пескам. Он подрубил высокую березу, очистил вершину, чтобы сучья не сбили желтого камня, и повалил ее. Она со всеми ветвями легла близ камня. Вырубил шест и, опираясь на него, осторожно пошел по стволу. Солнце блеснуло на желтом камне, как на полированном. От волнения он бросил шест и, как белка, полез через ветви. Добрался по стволу до самого камня, протянул руку. Билось течение, дрожала и билась береза, и Тимошку била лихорадка. «Вот и говорят «золотая лихорадка», – подумал он. – Ребятишки в деревне теперь грамотеи, прочитали и про «золотую лихорадку» где-то в Калифорнии!»
«Анафемский род!» Голый Тимоха свалился с березы и теперь висел под ней, держась руками и ногами, спиной к ледяному потоку. Березу как раз подвело течением к шиверу, и Тимоха успел взять камень. Он очень холодный.
«А ну как я бы его уронил!»
Сам не помня себя, как бы на трех ногах, Тимоха, как зверь, шагал по стволу и чуть не свалился в воду. Он вылез на песок. «Значит, на этой реке никто не жил и от сотворения мира никто, кроме Егора и гиляков, на ней не бывал». Мужик перекрестил находку.
Долго он рассматривал самородок. Сходил к реке, умылся холодной водой.
«Нет, кажется, все верно! Егор открыл «золотую долину»… «Ну, Тимоха, теперь не дрогни!» – с яростью думал мужик.
Он взял свой ковш и стал мыть тут же, на отмели. В каждом ковше после промывания оставались значки.
«Быть не может, что все это золото! Кусок золота, тут золотников… Лежит на камне! Дьявол положил! Неправда! Этого нет! Поп сам не верит!»
Егор не солгал. Через полчаса и Тимоха нашел гнездо бобов из золота. Подумалось: «Егоровы бобы-то!»
Ночью Тимоха бредил, просыпался и хватался за топор. Утром он снова мыл и опять нашел гнездо знаков. Мужик в ужасе сознавал, какое чудовищное богатство ему идет.
По скале шла жила с проблесками золота. «Рудное кругом золото! И почему так люди за ним охотятся, такая же руда, а подай каждому, увидят и как сбесятся, и я вот ополоумел!»
Тимошка пал духом. Теперь он понял, почему Егор вернулся отсюда такой невеселый. Он не в силах был придумать, что можно сделать, как взять хотя бы часть этого богатства.
И даже выпить нельзя! Пьяному как-то легче придумать! Золото есть, а выпить на него не могу. Какая-то издевка! Нет, царь наш несправедливый! Это он виноват! – с горечью подумал Силин. – Может, так и погибну с этим золотом… Куда эта речка идет? Не хватит сухарей… С голоду подохнешь, а золото останется, и кинуть такой прииск жалко, кто-нибудь другой откроет. Теперь уже все знают, Улугушка разболтал, и Егор по дурацкой своей справедливости врать не врет и правду толком сказать боится, а всех возмутил, и скоро сюда попадут хищники. Надо успевать!.. Хоть сколько-нибудь еще набрать, пока силы есть. Знать бы, далеко ли я от Амура?»
Теперь золото огорчало мужика, повергало в страх, в смятение. Он сидел у костра и, схватившись за бороду, глядел на грудку самородков.
«Ну, что бы ни было, мыть и мыть буду, все равно, пусть сдохну, а намою! С золотом, наверное, сдыхать как-то легче, не даром пропадешь».
Тимошка до поздней ночи мыл. Он доработался до того, что ленился выбирать в ковше мелкие крупицы, а хватал лишь значки.
«А может, это не золото? Я выйду на реку, а меня засмеют. Сухарей нет. Сожрал последний. Кто бы привез, дал бы за один сухарь десять золотников!»
Комары, мошка изъели лицо и руки. Глаза опухли от укусов, за ушами все изъедено в кровь.
Вечером жарил рябчика и все время ждал, что из темноты прилетит пуля. А сухарей больше не было.
– Э-эй! – заорал Тимоха.
Никогда раньше не боялся Силин, что кто-то вздумает стрелять в него.
«Самому начать отстреливаться опять? Вон кто-то идет или стоит? Кто это? Стрелить его, заразу?»
Тимоха схватил ружье, приложился и выпалил. Черная фигура стояла на месте. Тимоха пошел посмотреть. Это коряга. «Как я ее днем не видел? Вот бывают такие чудеса! Являются человеку! Еще Иван про это говорил».
Ночью снились золотые стручки, горох, баба хлеб пекла. Утром было как-то противно, сам голодный и словно натощак объелся золота, самородками набились голова, брюхо, тошнит. Все время думаешь о богатстве, оно давит, противно. Золото ворвалось в его трудовую жизнь, переменило весь ход дум и чувств. Помнились, но как-то смутно, дети, дом. Казалось, золотые комья лезут у него из носу и из глаз. «Сбесился я! С ума сошел. Готово! Лихорадка золотая началась! Вот она!»
Тимошка еще немного помыл нехотя. Жадности уже не стало. «Пусть это золото остается, кому себя не жалко! А мне теперь что золото, что песок!»
Последний самородочек он не взял, пнул его ногой обратно в воду.
… Тимоха вырубил несколько сухих деревьев, связал их тальниковой корой. Вернулся, нашел в воде откинутый пинком самородок, сложил золото в мешочки.
Река вынесла его к вечеру на какую-то протоку, а к ночи он увидел огонек вдали. Пришлось грести. Тальниковые рощи стали во тьме выше.
Тимошка пожалел, что не делал заметок, засечек, не занял место, кинул прииск прежде времени, как ненужный, перепугался чего-то, словно с девкой загулял, а жены струхал и дело до конца не довел. А теперь жалко. «Ну не беда, я свое возьму! Я пойду с Егором, он же справедливой жизни ищет и у меня мое не отберет. Хотя он засечки-то сделал, говорит, место остолбил. А я только череп поставил, чтобы припугнуть, да не там, где надо! А Егор глупости говорит: «Мы, бедные, жили честно! Как будем жить богатые? Мы богатство добыли трудом, как мы с ним сумеем обойтись?» Каким трудом? Глупости это, я раз плюнул и набрал, только неделю голодал и смерти от неизвестности боялся и думал, что меня из темноты застрелят. И все! Вот теперь я гульну. Я им всем покажу, как надо гулять, богаделкам!»