с прапорщиком Жестовским, обернувшимся на прощание, вышли из палаты.
Почти три недели Юрия никто, кроме медиков, не тревожил. Приходил несколько раз Жестовский, сообщал новости – их было немного. Шум вокруг нападения постепенно утих, делу не дали хода, бандюги, чьи ряды существенно поредели, не высовывались. Буденный куда-то пропал бесследно, видно, сбежал от греха подальше. Звонила Жестовскому Ксения, до которой дошли слухи о перестрелке.
– Леня, если она еще раз позвонит, спроси, отмыла ли она Удава, или от него все так же воняет, – скривившись, попросил Филатов.
– Да ладно тебе, в конце концов. Ты же сам в эту бодягу влез, мог бы сразу слинять! – резонно возразил его друг.
В один из визитов, когда Филатов уже мог вставать, ходить и даже начал делать по утрам разминку, Жестовский сообщил ему:
– Знаешь, а меня вроде в Москву переводят. На переговоры пригласили. Там должность царская, взводом обеспечения в штабе округа командовать.
– А что ты думал? Проявил себя во время вооруженного налета, так теперь расхлебывай. Я вообще удивляюсь, как тебе орден не повесили.
– Я ж тебе говорил, замяли дело. Меня Загребайло вызывал, какие-то вопросы задавал непонятные, типа нет ли у меня друзей там, – он ткнул пальцем в потолок. Я ему и сказал, что Иванов – мой дальний родственник по линии супруги... Пусть проверяет!
Друзья посмеялись.
Подлинный ефрейтор Луканский обретался в данное время у своей подружки, пил беспробудно на деньги, которыми его снабдил Жестовский, и ждал документы на комиссование Вскоре бумаги с солидными печатями легли в тумбочку лжеефрейтора. Стараниями прапорщика ни один из приятелей настоящего Луканского навестить его так и не пришел: он распустил слух, что его отвезли в окружной лазарет.
Госпиталь спал. Юрий, которого сон что-то не брал, прохаживался по коридору, вспоминая, как недавно бежал из этого же госпиталя в одолженной одежде. «Вернуть бы не мешало», – подумалось ему. И в этот же миг со стороны последней в длинном ряду палаты он услышал приглушенный, сразу же захлебнувшийся крик.
Что там могло быть? Осторожность шептала: не высовывайся, тебе и так еще крупно повезло! Но Филатов не обратил внимания на шепот благоразумия.
Свет в палате был выключен, но сквозь высокое окно за происходящим наблюдала бесстрастная луна, и в ее мертвенном свете глазам Юрия открылось мерзкое зрелище: двое солдат в больничных штанах держали третьего, прижимая его туловище к кровати и накрыв голову подушкой. Сзади к нему пристроился еще один; из его рта вырывалось хриплое дыхание, и, глядя на эту сцену, Филатов невольно представил собак, озабоченных проблемой размножения.
Юрия передернуло, когда он вмиг представил, что мог чувствовать молодой солдат, оскверненный чужой животной похотью. И рванулся вперед.
Насильник отлетел в угол – Юрий с разворота саданул его в лицо пяткой. Двое других отпустили свою жертву и, перескочив кровать, набросились на бывшего десантника. Тот, чувствуя боль в незажившей груди, удачно извернулся и без всякого милосердия сшиб их головами, издавшими звук столкнувшихся булыжников. Один обмяк, зато второй схватил с тумбочки графин с водой и пошел на Филатова, успевшего отступить к двери. Тут же, натянув штаны, пошел на него и сам насильник.
– Ты, с-сука, щас подохнешь! – выдохнул он.
– Ну, иди сюда, педик, цып-цып-цып, петушок! – ответил Юрий, зная, что после таких слов нападавший: обязательно озвереет окончательно и, следовательно, наделает ошибок. Так и произошло. Любитель мужских задниц с ревом выхватил у своего напарника графин и метнул его, целясь Юрию в голову. Кажется, о последствиях своих поступков он уже не задумывался.
И последствия не замедлили наступить. Графин разбился вдребезги, вылетев в открытую присевшим Филатовым дверь. Спустя миг Юрий выпрямился, шагнул вперед и от всей души врезал мерзавцу между ног, от чего тот жалобно завопил и свалился на пол, держась за промежность. Оторопевший помощник застыл, глядя на появившегося в дверном проеме санитара. Изнасилованный «салага» всхлипывал, скорчившись в углу палаты. Филатов почувствовал на груди теплую струйку крови...
Через некоторое время прибыл патруль, вызванный санитаром. Троих едва пришедших в себя дембелей забрали с разрешения дежурного врача в комендатуру, а Филатов, провожаемый потрясенным взглядом «обиженного» пацана, был препровожден в процедурный кабинет, где доктор осмотрел рану и заявил, что ничего страшного не произошло. Медик перевязал Юрия и отправил в палату.
– Эта троица давно госпиталь будоражила, – заметил он. – Правда, доказать ничего не удавалось, молчали все. Теперь им не отвертеться... Пидоры вонючие... – добавил пожилой врач.
Наутро началось разбирательство. Юрий и паренек из палаты дали показания хмурому майору – дознавателю из гарнизонной комендатуры, который удалился, предупредив, что после обеда приедут из военной прокуратуры. Филатову такой шум вокруг его персоны не понравился, и он попросил лечащего врача, того самого майора медслужбы, ускорить процесс выписки.
– У тебя же рана открылась! – удивился тот. – Полежи с недельку, а то как ты к себе в Псков доберешься?
– Так приедут за мной, Николай Андреевич, отец приедет на машине, обещал уже. А там у меня в больнице тетя заведует пульмонологией, – не моргнув, врал Филатов. – Так что давайте меня выпишем».
– Ну, смотри, на нарушение иду. Пусть тогда твой Жестовский отвечает, он ведь тоже меня просил... Готовься на вечер, – заключил майор.
Ближе к вечеру, когда Филатов уже успел переодеться в принесенную Жестовским солдатскую форму, прискакал похожий на кузнечика лысоватый следователь военной прокуратуры.
– Что это вы, товарищ ефрейтор, самосуд устраиваете? – был его первый вопрос.
Филатов опешил:
– А что, надо было ждать окончания полового акта?
– Ну что вы так сразу... Может, они полюбовно договорились, – ухмыльнулся следователь.
– Знаете, товарищ капитан юстиции, – после паузы, во время которой он переваривал услышанное, заявил Филатов, – давайте-ка я вам письменные показания дам. А то разговаривать с вами противно.
– Что вы себе позволяете, ефрейтор? – взвился тот.
– Товарищ ефрейтор, если руководствоваться Уставом. Хотя я вам не товарищ.
– Да я вас привлеку сейчас как соучастника!
– Соучастника чего? Сокрытия неуставных взаимоотношений, подпадающих под статью Уголовного кодекса? Не те времена, товарищ капитан.
Следователь резко поднялся:
– Вам это так не пройдет. Я завожу дело о самоуправстве. Отвечайте на мои вопросы! Какой у вас диагноз?
– Сквозное пулевое ранение.
Крючкотвор на мгновение, растерялся:
– То есть как?
Филатову этот разговор надоедал все больше и больше. В конце концов, действительно, не ефрейтор же он срочной службы, чей дембель зависит от всякого дерьма типа этого капитанишки!
– А вы что думали, я перловой кашей подавился? – без малейшего оттенка любезности ответил вопросом на вопрос Юрий.
– Я требую отвечать на вопросы. При каких обстоятельствах вы получили ранение?
Тут Филатов и вовсе рассвирепел:
– Послушайте, вы расследуете дело об изнасиловании или о моем ранении? Какое оно имеет отношение...
– Если вы не начнете отвечать на вопросы, я прикажу вас арестовать!
– Хорошо. Я был ранен при нападении бандитов на караул.
– Какое нападение? Почему я не слышал?
– Наверное, вас не сочли нужным проинформировать...
Капитан прищурился:
– Что-то ты, ефрейтор, больно на язык бойкий. Никогда не прикусывал?
Филатов тяжело вздохнул. Потом посмотрел равнодушно на следователя и промолвил:
– Пошел ты, капитан!
Тот, брызгая слюной, заорал что-то, потом стремглав выскочил из кабинета, в котором проводил допрос. В открывшихся дверях показался Жестовский и призывно замахал рукой. Через несколько минут они были уже во дворе госпиталя.