– Подожди, есть идея. Дай позвонить. Евгений Фомич? Да, Зина. Я не пропала, до вас дозвониться... Да, встретиться – это святое... Ну, так в чем вопрос? Вы когда уезжаете? Через неделю? Прекрасно, успеем. Ой, да, Евгений Фомич, вы бы посылочку для одного человека не прихватили? Какой разговор, сочтемся... Нет, небольшая, там женщина одна знакомая, мать друга, внучку лечит. Книжку надо передать, она просила... Да записную, там у нее все телефоны, забыла, понимаете. Ну, да это к слову. Давайте завтра, скажем, в баре гостиницы «Россия», на седьмом этаже». До встречи. – Зина положила трубку.
– Это кто? – спросил Филатов, глядя исподлобья. – Спасибо, конечно, но что ты ему наобещала?
– Глупый ты, Юр, – Зина взъерошила волосы на голове Филатова. – Это дипломат один знакомый. Я ему кое-чем в свое время помогла... Не беспокойся, Юра, он не из болтливых, да и натурой платить не придется.
– Все, завтра с утра еду, – сказал Филатов. – Вот черт! Засветился я там, как бы не узнал кто-нибудь «не тот»... Да и документы не очень...
– Детектив, да и только. Нет, действительно, как все закончится, сяду книгу писать. Дай еще позвонить... Макс? Привет, пропащая душа! Погоди, некогда мне с тобой, дело на сто карбованцев. Короче, ко мне приятель тут приехал, актер из провинции... Ты мне вот что помоги. Нужен грим, простенький, бородка там, паричок... Да, чтобы держался с недельку, надо же ему в образ войти... Кого играет? М-м... Стратиева, болгарина, пьесу знаешь, «Автобус» называется? Да-да, вот он там Алдомировца представляет. Ему лет тридцать, а роль-то для старика. Сделаешь?.. Не вопрос?.. Ну, Максик, с него проставка... Да ты приходи ко мне, он тут... Да найдем что выпить, алкоголик несчастный...
– Ну, Зин, ты волшебница. Кто на этот раз?
– Макс, гример с Таганки. Он меня раз «нарисовал», первого апреля, в редакции попадали... Аллой Пугачевой меня сделал. Ладно. Теперь – посложнее дело. Телефон врачей будем узнавать, из Бундесрепублик Дойчланд. Сиди отдыхай, это долго.
Во время телефонных звонков своей подруги Юрий только глазами хлопал. За год, в течение которого они ни разу не разговаривали на темы репортерской деятельности Зины, Зубатова стала по-настоящему крутой журналисткой. Координаты немецких медиков она узнала, не сходя со стула, в перерыве между двумя рюмками коньяка, у какой-то шишки в Минздраве. Тут же набрала номер и на приличном немецком языке (когда только успела выучить?) попросила к телефону «фрау доктор Зисман». Представившись (Юрий, тоже учивший когда-то немецкий, понимал с пятого на десятое), она сжато изложила суть дела, выслушала ответ, показала Филатову большой палец.
– Она как услышала про Чернобыль, так аж завопила. Они согласны лечить ее, даже за более умеренную сумму, и мне кажется, она поняла, что у нас трудности. Короче, телеграмма будет. По всей форме, в пяти экземплярах – в МИД, в Минздрав, в посольство, в редакцию и Тамаре. Теперь нужно письмо. Когда, говоришь, у вас связь? Все, я пошла. Жди тут этого маляра. Когда позвонит Тамара, продиктуй ей письмо в редакцию «Московского бульвара», главному редактору. Скажи, пусть сама занесет завтра в 9–00, я там буду. За Зиной захлопнулась дверь.
Глава 26
Дирекция известного московского театра на Таганке собиралась играть в шпионов. Не шпионов, а именно в шпионов. Иначе как объяснить то, что она закупила неизвестно в каких цэрэушных заграницах полный набор грима для ведения агентурно-оперативной деятельности класса «Хамелеон»?
Филатова на одном из занятий в Поволжье, на базе спецназа, познакомили с таким набором. В десантном училище про такие и не слыхали. Даже объемистый чемодан, в котором гример Макс принес свои причиндалы, был фирменным, с полусотней отделений, в которых было разложено все – от тонального крема до накладных бород и париков. Во всяком случае, после его манипуляций Филатов стал похож на благообразного молодящегося дедушку из провинции, этакого старого библиотекаря на покое, и даже руки не выдавали его возраста – специальные перчатки помогли полностью «войти в роль».
До столицы Колымы десантник добрался без приключений, он просто сел в самолет и заснул, проснувшись лишь где-то над Восточной Сибирью.
Магадан встретил Филатова холодом. Как-никак, на дворе стояла поздняя осень. Филатов спешил. Будь у него возможность, он заказал бы и вертолет, это было несложно, но Юрий снова оказался в положении Остапа Бендера, который не мог в этой стране по-человечески потратить свой миллион. Он просто не хотел светиться, зная, что за базами воздушного флота, даже частными, ФСБ следит очень строго. Особенно в погранзоне. Десантник сел в автобус, плюнув на собственную безопасность и рассчитывая только на благообразную внешность, и доехал до Сусулена. Не имея с собой никакого оружия, кроме складного ножа, десантник за двое суток добрался до оставшегося в наследство от покойной Вероники клада, спрятанного в старом лагере НКВД, откуда уже были убраны трупы убитых бандитов, благополучно выкопал его, уложил в рюкзак, вышел из здания... и увидел медведя, который мирно сидел метрах в пятнадцати от него.
Мишка был небольшой, двухлеток, не старше, но невдалеке могла прогуливаться медведица, ведь мамаши сопровождают своих медвежат, бывает, и до трех лет, пока те не научатся всем премудростям лесной жизни.
«Обидно, холера! – подумал десантник. – В таких переделках уцелел, а тут...» Он подхватил рюкзак и достал кусок колбасы, которой собирался поужинать перед тем, как отправиться в дорогу, – до наступления темноты оставалось еще часа полтора. Мишка учуял запах съестного и направился в сторону Филатова, которому до сих пор никогда не приходилось кормить медведей копченой колбасой.
Первый опыт его в этом деле оказался удачным настолько, что зверь следовал за ним чуть ли не до самой трассы, изредка догоняя и тыкаясь носом.
Метрах в ста от магистрали зверь отстал, и голодный Филатов на прощание отдал ему всю оставшуюся пайку и почесал за ухом.
Теперь нужно было превратить золото, оставленное ему Вероникой Бережной, в деньги. Для этого лучше всего подходили цыгане, барон которых был ему кое-чем обязан.
... К дому барона он подошел в сумерках. Во дворе было тихо, но окна кабинета Василия ярко горели. Сопровождаемый лаем собаки, которая, впрочем, нападать не собиралась, Филатов подошел к двери и постучал.
– Кто? – спросил из-за двери знакомый голос.
– Шандора, открой, это я, Юрий.
Дверь тут же отворилась, и на пороге, ярко освещенная, возникла дочь барона. На ее лице невооруженным глазом можно было рассмотреть удивление и радость.
– Проходи, – посторонилась она, пропуская Филатова в дом. – Как ты, однако, постарел... Ты к отцу... или ко мне?
– Извини, девочка, все-таки к отцу, – разочаровал ее Филатов.
Шандора усмехнулась:
– Эх, нет в жизни счастья... Он в кабинете. Посиди здесь, я ему скажу, что ты приехал.
Василий встретил Филатова крепким рукопожатием.
– Ну, здравствуй, герой. Чего в гриме-то? Впрочем, понятно. Подожди, сейчас ужинать будем. Почто к нам опять? Просто навестить или дело какое?
– Дело, барон, – коротко ответил Филатов, распаковывая рюкзак и высыпая на ковер крупные самородки.
Василий присвистнул.
– И не страшно с таким богатством ходить? Здесь тысяч двести, а то и больше... Точно больше, этот вот самородок, – он наклонился и поднял кусок золота, отлитый природой в форме бараньей головы, – сам по себе целое состояние.
– Страшно не страшно, а пришлось. Деньги на лечение дочки друга нужны. Нора меня предупреждала...
– Ну и молодец, что ее послушал, – кивнул барон.
В этот момент Шандора внесла в комнату поднос с ужином и покачала головой, увидев самородки, рассыпанные по ковру. Правда, ничего не сказала в присутствии отца.
– Поможешь продать это? – спросил Филатов, когда они сидели за столом, а золото было снова упаковано в рюкзак.
– Отчего не помочь? Помогу, – ответил Василий. – Цену хорошую дам, не беспокойся. Когда тебе надо? Сам понимаешь, наличкой у меня здесь столько нет.