Подросток кивнул.
— А каково посмертное имя усопшей? — спросил хозяин.
Подросток помотал головой.
— Но ведь табличка без имени всё равно что неосвящённый лик Будды, души нет! Как бы вам объяснить… Алтарь, в котором нет таблички с начертанным на ней посмертным именем, будет похож на пустой дом.
— Ну, тогда дайте, пожалуйста, имя.
— Надо, чтобы посмертное имя дали в храме, а мы поручим мастеру лаковой росписи нанести это имя на табличку. Он напишет имя красной киноварью, а сверху украсит крупинками золота.
— Сколько это стоит?
— Видите ли, если вас интересует цена, то это зависит от иероглифов имени, цена колеблется от нескольких сот тысяч иен до миллионов, но в любом случае нужно обратиться к буддийскому священнослужителю, чтобы он нарёк имя усопшей…
Подросток на некоторое время задумался, а потом заявил:
— Тогда не надо, — и сгрёб выложенные на прилавок деньги.
Ошеломлённый хозяин магазина замер было с открытым ртом, но потом пристально посмотрел в лицо подростка:
— По-позвольте… Что значит «не надо»?
Подросток сунул деньги в свою сумочку и, застёгивая молнию, двинулся к дверям.
— Ну, давайте ещё подумаем, посоветуемся… — Хозяин забежал перед подростком и снова повёл его к прилавку. — В последнее время случается, что люди ещё при жизни сами выбирают себе посмертное имя, поэтому давайте сделаем так: я дам имя, и, если ваш дедушка его одобрит, будем считать, что это и есть посмертное имя усопшей, — что вы на это скажете?
— Прошу вас так и сделать.
— А к какой секте вы принадлежите?
— Не знаю.
— Ну, к примеру, секта Нитирэн или ещё какая-нибудь…
— Не знаю.
Хозяину магазина хотелось уже обругать его и выгнать вон, но алтарь надо было продать, и, погрузившись в размышления, он начертал несколько вариантов посмертного имени.
— Пожалуйста, используйте вот этот иероглиф, «обитель», и ещё это — «преданная женщина».
Если уж брать «обитель», то странно не использовать иероглифы «добродетельная сестра», но скажешь об этом мальчишке — у него опять может испортиться настроение, и тогда уж точно не видать ни сестры, ни обители… Ну, пусть, будь что будет… Приняв такое решение, хозяин магазина принёс из подсобного помещения карточки, на которых он на досуге писал для собственного удовольствия трёхстишия «хайку», и авторучкой с кистью на конце вывел: «Согэцуин Косэн Мёсин Синнё» — «Преданная женщина с чистым сердцем в счастливой загробной стране, в обители „Зимняя луна“».
Если не думать о том, что это посмертное имя, то иероглифы сами по себе вышли вполне удачно, хозяин магазина был собой доволен.
— Как вам? — спросил он у подростка, показывая иероглифы на карточке для стихов.
Подросток только кивнул, на лице его ничто не отразилось.
— Пожалуйста, напишите это теперь на табличке для посмертного имени.
— Пока что можно поместить в алтаре эту карточку, а мы тем временем, если позволите, изготовим для вас табличку со всей необходимой тщательностью. Как вы на это смотрите? — Голос хозяина дрожал от волнения: а что, если мальчишка откажется и потребует тут же написать имя на табличке золотым фломастером? Даже его терпению пришёл конец. — Через четыре или пять дней мы сможем вам её доставить, так ведь лучше, верно?
— Хорошо, пожалуйста, так и сделайте. — Подросток оплатил указанную в квитанции сумму — триста сорок две тысячи восемьсот иен.
Хозяин вздохнул с облегчением:
— А это от нас, скромный знак соболезнования по поводу кончины вашей почтенной бабушки… Пошлём вместе со всем остальным. — Он достал чашу для жертвенной пищи.
— Я же сказал, что это не надо! — Толкнув хозяина плечом, подросток вышел из магазина.
Бабушка Сигэ ела рис из плошки, в каких она подавала гостям суп к китайскому блюду тяхан.[9] Сложив руки перед дымящимся белым рисом, она несла его палочками в свой беззубый рот и, обирая пальцами каждую приставшую к губам рисинку, все до одной доедала. Разве можно было представить себе бабушку Сигэ с какой-нибудь другой плошкой для риса?
— Внучек! — шепнул кто-то рядом.
— Что? — отозвался подросток совсем детским, нежным голоском.
Остановившись, он ждал ответа, но лишь летний ветер гладил ему мочку уха.
Заглянув на кухню, он ощутил то, что, казалось, давно забыто, — витавшие там запахи пищи сулили радость нового дня. Только что поджаренная лососина, ароматный пар от электрической рисоварки, кусочки курятины, вынутые из кипящего масла и разложенные, чтобы стёк лишний жир, спагетти с кетчупом, паштет из мелко нарубленного яйца с майонезом — наверное, для сандвичей. Подростка переполняло счастье, но, несмотря на то что запахи будоражили его обоняние, ни выделения слюны, ни аппетита он не чувствовал. Куда же подевались Кёко и Ёко, которые всё это приготовили?
Днём раньше, когда Кёко перед уходом спросила его, что приготовить, ему вдруг пришла в голову мысль: «Устроим пикник!» Пощекотав пятки дремавшего на диване Коки, он разбудил брата и закричал:
— Завтра поедем на природу! Пикник!
Предложив на выбор лесопарк в Нэгиси, парк «Санкэйэн» и аттракционы «Морской рай» на острове Хаккэйдзима, он заглянул Коки в лицо:
— Куда хочешь?
Брат заявил, что хочет во все три места, и это остудило пыл подростка.
— Ну а если что-нибудь одно, тогда ты что выбираешь?
На это Коки ответил:
— Природный заповедник Канадзава. — Он скосил глаза. — Там сейчас цветут гибискусы, кувшинки и гортензии. А ещё там есть коала из Квинсленда, чёрный носорог и горный козёл. К тому же у них есть индийский слон. А индийского павлина нет…
Подростку вспомнилась фотография из их семейного альбома: перед оградой вольера со слонами, взявшись за руки, стоят брат, сестра и он сам, а родители обнимают их за плечи. Сестра опустила голову, брат отвернулся и смотрит куда-то вдаль, и только сам он уставился прямо в объектив. Кажется, они были тогда как раз в заповеднике Канадзава.
Кёко спросила, можно ли пригласить Ёко, а Коки настаивал, чтобы они непременно взяли с собой Тихиро. Кёко стала звонить Ёко, а подросток позвонил в «Золотой терем», и, когда выяснилось, что Тихиро и Ёко обе могут присоединиться, Коки чуть не взорвался от радости, подростку и Кёко пришлось бегать по дому, скрываясь от него, как от огненных брызг фейерверка. После того как Кёко ушла, подросток позвонил в транспортную компанию и заказал два такси, чтобы на следующий день в десять машины уже стояли у ворот.
— Ты чего в облаках витаешь? — послышался голос Ёко. — И куда это ты ходил?
— Мусор выкинул. Пищевые отходы в кухне жуть как воняли.
Кёко и Ёко, полив руки средством для мытья посуды, сполоснули их над раковиной и принялись лепить рисовые колобки онигири. Их смех вливался в подростка, как тёплое сладкое питьё, и он подумал, что теперь-то начнётся такая жизнь, какой у него никогда не было за все его четырнадцать лет. Это были запахи и звуки самой жизни, тепло человеческих тел согрело атмосферу в доме, вызвав в ней брожение. Весь дом начал оттаивать после смерти одного человека. Чтобы не оборвался этот смех, подросток хотел сказать Кёко и Ёко что-нибудь смешное, но ничего не придумал и пошёл умываться. По всему дому разносился похожий на звон медных тарелок смех Коки, который явился на кухню, словно на смену подростку. Да, всё правильно, всё идёт хорошо. Подросток посмотрел на своё лицо в зеркале — на лбу и на правой щеке он заметил маленькие красные прыщики. До сих пор он испытывал комплекс неполноценности из-за своего гладкого лица без прыщей, но теперь удовлетворённо хмыкнул: его гормоны работали нормально. Он вымыл лицо и выключил воду. Смех из кухни всё ещё доносился, отдаваясь в его сердце как колокол, возвещающий о начале праздника. Когда жизнь и смерть переплетаются так тесно, некоторые люди отдаются во власть унылых ритмов смерти, другие же откликаются на радостные ритмы, рождённые жизнью. В этом доме все, кроме одного типа, издавали чистый звук, и, чтобы сохранить гармонию, необходимо было устранить того, кто фальшивил. В зеркале ещё раз мелькнуло безмятежное лицо подростка, после чего он вернулся на кухню.
9
Тяхан — японское название китайского блюда из риса, поджаренного на сковороде с овощами и яйцом.