Маи, точно так же, как она всегда делала это для Хидэтомо, сильно отжатым влажным полотенцем обтёрла подростку пенис, думая при этом, какой же он трогательный, когда лежит вот так, обессилев, после того как израсходовал всю энергию своего желания. Мужчины после секса всегда бегут вон от кровати: то закуривают сигарету, то хватаются за пульт телевизора, — а этот мальчик всё ещё погружён в отзвуки наслаждения. Маи скользнула в постель рядом с подростком и до пояса укрыла его простынёй.
— И как тебе?
Подросток не мог говорить.
— Ещё хочешь?
«Нет, он не хочет, теперь они сделают это с Кёко», — думал подросток с закрытыми глазами. Он не занимался с ней любовью потому, что боялся: а вдруг у него не получится? Но теперь у него появилась уверенность. Только неужели и с Кёко после всего будет такая же пустота, как теперь? Что же делать?
— Ты не дашь мне презерватив? Продай, пожалуйста! — Слова вырвались неожиданно для него самого.
— Что? А с кем ты будешь это делать? Уже решил мне изменить? — громко расхохоталась Маи и, всё ещё смеясь, откинула назад голову.
— Я пойду. — Подросток сел в постели.
— Дам я тебе презервативов, дам, у меня их полно. Две пачки хватит? — Сдерживая улыбку, Маи взяла подростка за плечи и легла сверху, накрыв собой и зажав бёдрами его пенис. В тот же миг словно включилась пусковая кнопка: выброс адреналина — и он уже втягивает в себя и лижет её сосцы. Маи стонет, и между стонами слышится:
— Хочешь ещё?
— Хочу! Каждый день хочу! — мычит подросток.
— Каждый день нельзя, — смеётся Маи.
Подросток сжимает в зубах сосок.
— Больно же! — Маи хватает подростка за голову и оттаскивает от своей груди. — Но раз в неделю, пожалуй, можно…
— Я позвоню, когда захочется.
— Но когда папа вернётся, нам больше нельзя будет встречаться! — парирует Маи.
— Он не вернётся!
Заглянув в пустые глаза подростка, Маи вздрогнула и отшатнулась.
— Давай поднимайся! — Она шлёпнула его по бледному заду и протянула руку к столику, чтобы взять сигареты. — Ты сказал, что он не вернётся, — что это значит?
— Я такого не говорил. Разумеется, он вот-вот вернётся! — Подросток вытащил изо рта у Маи сигарету, глубоко затянулся, так что щёки прилипли к зубам, и выпустил дым.
— Ну а сколько ты будешь платить, если я буду у тебя на содержании? — Маи не могла больше сдерживать раздражение.
— А столько же, сколько раньше, нельзя?
Этот мальчишка сумасшедший. Какой школьник может каждый месяц свободно тратить миллион иен? И потом, мальчишка действительно только что сказал, что отец не вернётся…
— Значит, у тебя папины кредитные карточки. И банковские книжки тоже.
Подросток едва заметно усмехнулся и взял в руки стакан, смочив горло хайболом. Маи зажала в ладони его пенис и стала совершать медленные движения, а затем приблизила к отвердевшему пенису лицо:
— Ну, говори! Скажешь — поцелую! Ты же хочешь, чтобы я целовала его? — Она провела кончиком языка.
— Говори! — Она взяла пенис в рот, поглотив его до самого горла.
— У меня есть ключ от сейфа. — Тело подростка изогнулось.
Вот оно! Хидэтомо хвастал, что прячет по разным углам деньги, с которых не платит налоги. Ничего удивительного, если у него дома есть потайной сейф. Мальчишка знает место, и больше того, у него есть ключ! Маи отстранила лицо от его пениса. Она решила, что подробно обо всём расспросит мальчика, если завтра он переведёт ей миллион иен.
— На самом деле ты, наверное, знаешь, где папа. Ты убил его или что-то в этом роде…
Подросток голым вскочил на кровати, так что заскрипели пружины:
— Да, убил, что-то в этом роде! — Голос его звенел громче, чем пружины кровати.
— Когда же это было-то? Лет двадцать тому назад… В заведении, которое тут раньше стояло, один тип сажал на бочку голую бабу и предлагал купить её за сорок тысяч иен в неделю, собственную жену сдавал напрокат! А ещё прежде того тут такие были местечки — не соскучишься… Точно, дед? — Пожилой мужчина с ленцой рассмеялся. Это был владелец весьма оригинального заведения на улице Хацунэтё, причудливо сочетавшего функции аптеки и маленького круглосуточного универсама, он был одним из немногих коренных жителей «золотого квартала».
— Тебе ведь всю ночь работать — ничего, что столько выпил? — спросил мужчину его товарищ.
— Там сын с невесткой распоряжаются, а мне ничего делать не надо.
— Ишь! Счастливая старость! Стало быть, ушёл от дел на покой… Хорошо! — Спутник мужчины налил себе в стакан пива.
— Ничего подобного, какое там «на покой» в наше время! Разве только в рассказах ракуго, с которыми выступают комики… Ладно, в караоке пойдёшь? — Мужчина поднялся, достал из кармана бумажник и расплатился.
Канамото, отогнув занавеску над дверью и провожая взглядом удаляющиеся фигуры, представил себе пустой магазин, в котором безмолвно поджидают посетителей бросивший службу в какой-то фирме сын этого человека, он всегда в очках в чёрной оправе, и его невестка, женщина с колючим взглядом, которая вечно на кого-нибудь зла. Канамото потряс пустым стаканом:
— Дед, твоё заведение тоже теперь превратилось в распивочную?
— Я одному тебе позволяю пить и не заказывать никакой еды. Тихиро!
Тихиро, держа в обнимку бутыль сакэ в один сё,[12] наполнила стакан Канамото.
— А потом, пожалуйста, лапши с овощами.
— Плита уже погашена. — Старик молча налил себе бататовой водки, разбавил спитым чаем из чайника и уселся за стол.
С того самого мгновения, когда днём кто-то из персонала «Вегаса» сообщил Канамото про исчезновение босса, он уже не сомневался: подросток убил. Оснований не было, но целый день сегодня в голове у него, точно жужжащий рой слепней, не переставая гудело: «Убил, он убил, убил…»
— Дед, ты слышал, что Юминага пропал?
— Да ну? Я не знал.
Канамото отобрал у Тихиро бутыль сакэ, которую она всё ещё прижимала к животу, и поставил её на стойку.
— Дедушка, он сакэ забрал… — пожаловалась Тихиро, но в голосе слышался смешок.
— Юминага действительно исчез.
— А что, проблемы из-за этого? — Старик закурил.
— Вроде бы нет.
На миг жужжание в голове Канамото прекратилось, наступила полная тишина, но затем снова кровь, перемешанная с алкоголем, побежала по жилам.
— Что делать, если знакомый парнишка убил своего отца?
— Да ничего тут не сделаешь. А что ты имеешь в виду? — Старик повернулся к Тихиро, которая сидела у краешка стойки и ела жареную свинину:
— Иди спать!
Тихиро руками взяла с тарелки кусок мяса, сунула его в рот и поднялась по лестнице на второй этаж.
Канамото не в силах был унять сердцебиение. Им владел не страх, а тоска — состояние, о котором он уже лет тридцать как позабыл. Обычно это проходило от вина. Даже если оставалась на сердце тяжесть, похожая на похмельный осадок, некоторое время пожив бок о бок с чувством одиночества и пустоты, он постепенно ухитрялся всё забыть. Канамото считал, что можно дотащиться до конечной станции, если замереть и не делать движений под гнётом безверия и апатии. «Тоска…» — попробовал он пробормотать вслух. И всё же ему было невдомёк, отчего он, совершенно чужой человек, должен сейчас впадать в тоску, и, изо всех сил напрягая заржавевший от бездействия ум, он пытался понять, откуда же у него эта тоска. После средней школы Канамото пошёл в Иокогамский порт подённым рабочим, а через несколько лет стал работать на посредников, в качестве «младшего братишки» помогал финансовому предприятию, организованному одной из мафиозных группировок. По меньшей мере троих он довёл до самоубийства жестокими мерами, которыми выбивал долги, однако это его ничуть не беспокоило и не мучило. Среди его знакомых было два члена группировки, отсидевшие за убийство, а его подручный зарезал женщину, с которой жил, но Канамото считал, что преступление подростка по сути совершенно иное и отличается от всего, что ему известно. Канамото не мог избавиться от ощущения, что он не выберется из этого кошмара, пока подростка не замучает совесть и он не разрыдается в ужасе от того, что совершил.