Егор разговорился, жарче, чем в избе у матроса.
Выступила белая печка и полотенца на бревенчатых стенах, стояли как белые тени. Блеснул оклад небольшой иконы, другая кровать, где спал младший сын Алексей.
— Боже ты мой! — приподнялась Наталья. — А если бы попал в тебя! Сердце мое не зря болело! Что же это за копна сена? Спасся за ней?
— Нет, это было не сено. А натрясло траву на лесину… в развилках-то…
Утром, когда семья уселась за уху, послышался стук копыт о гальку и воду. Сашка-китаец спрыгнул с кобылы и, сняв шляпу, поплелся к зимовью, присаживаясь, словно нес на себе куль.
ГЛАВА 6
Тимоха Силин, моргая, уставился на Улугушку, который, сидя у тычин с горохом, пытался приладить отпаявшуюся дужку чайника. Мужик сдвинул картуз на лоб и стал почесывать шею. Улугушке показалось, что гость подсмеивается. Он встал, размахнулся и швырнул чайник так, что тот загремел и покатился по траве.
Улугу сорвал немного стручков гороха, дал гостю горсть и сам стал жевать.
— Раньше в котле кипятили… Лучше было! — сказал он.
— Конечно, разве можно сравнить! Котел чугунный! А этих чайников ты можешь хоть нынче купить дюжину.
— Конечно! — ответил Улугу. — Такая дрянь.
— У нас на Урале кунганы чугунные делают, можешь заказать, и тебе выпишут по почте от фирмы и привезут… Поклонятся еще! Знаешь, за деньги все можно. Народ продажный… И теперь дель продают для неводов. Ох, крепкая!
— А у тебя табак есть? — спросил Улугу.
Мужик протянул приятелю толстый кисет.
— Табак можешь брать тюками.
— А водки?
— Про водку что говорить… Галдафу без ханьшина не оставит. Нальет тебя каждый день хоть до ушей.
— Конесно! — ответил Улугу. — Это бы сцястье!
— Лодку новую ты хотел купить?
— До рыбалки есть еще время, старую починю. А то попы заставят на них рыбачить: дырявая лодка лучше.
Вдали, под ровным еловым лесом, поблескивали маковки церкви, звонницы и железная крыша школьного пансиона.
— Зачем тебе старая лодка, купи себе самую лучшую!
— Черт не знает! — Улугу покарябал голову и посмотрел в глаза гостю.
Все эти разговоры начинали его занимать. Улугу смелый, удалой и предприимчивый человек.
— Поедем к Егору, если мне не веришь. Егор еще не врал и не обманывал никогда.
Улугу пошел к берестяному балагану. Вышла его жена, одетая в шелковый новенький халат с вышивкой и в желтые обутки с загнутыми носами.
Улугу зашел в летник, надел короткий халат, перепоясался, сунул за пазуху нужные вещи и трубку, надел шляпу и, не прощаясь с женой, пошел на берег. Потом он вернулся, через некоторое время что-то загремело. Улугу пришел запыхавшись, сел в лодку.
— Ты не в бабу ли чайником запустил? — спросил Тимоха.
— Куда держишь? — заорал Улугу на мужика. Гольд поднял со дна лодки кормовое весло и стал править. — Че, не умеешь грести, так не берись!
Вечером при свете керосиновой лампы мужик и Улугу ужинали в избе Силиных.
— Теперь веришь?
— Да. А когда ты хочешь идти?
— В воскресенье.
— Надолго?
— На все лето. До ледостава.
Улугу наморщил лоб. Он быстро спросил:
— А рыбалка? А тебе хлеб надо убирать?
— Какой хлеб? Какая рыбалка! У меня сын взрослый… А Фекла зачем? Я ее держу строже, чем ты свою…
— Ну, ну, не вянькай, — отозвалась откуда-то из полутьмы жена.
— Ты-ы, кляча! — отвечал муж. — Егор еще всего не скажет. Мы сами проверим. Он привез мешок, как картошка самородки. А есть как тыква. Этого он не покажет, хоть и честный… А есть как тыква. Ну, немного меньше… Слышал, Егор сам говорит — поезжайте, а то чужие туда все равно нагрянут.
— И не рыбачить?
— Ты же хозяин! Молодые парни наловят для тебя. Вернешься, водкой их угостишь, и они удовольствуются. Ты же их произвел, а они ленятся.
— А огород?
— Ну, на черта тебе огород? Это все Егор справедливостью хвалится, его выдумки. Да я бы на твоем месте вообще кинул бы его.
— Ладно… Завтра поедем! — сказал Улугу.
— У меня лоток есть и бутарка разборная есть, и мы все возьмем.
— Нет, слушай, завтра я не успею. А че-то не понял, на какой речке. Ты узнай еще раз.
— Я доведу тебя. Я там бывал, однако, и место знаю. Я еще не подводил товарищей.
Егор и сам не знал названья речки, и Тимоха не знал. Улугу немного подумал. Жаль, конечно, что сам Егор не идет. Он подобрел, чувствуя, что дело стоящее.
— Ладно! — сказал гольд.
— Ден пять, самое большее — шесть, и дойдем…