Вдруг, щелчком переключателя, возвращается слух: шелест ткани, дыхание.
Пальцы у меня на шее – индеец-знахарь проверяет пульс, потом встает и отходит на пару шагов.
Резкая команда на непонятном наречии, второй индеец вскидывает "бертье" к плечу и целится в меня.
Нет, не боюсь. Хотели бы убить – убили бы еще раньше, а тут вон даже лечат, ну или пытаются, в местной фитотерапии я не спец.
– No comprendo [36], – отвечаю я.
Седой что-то говорит – вот тут я уже разбираю, что по-испански, ну или на одном из латиноамериканских диалектов такового, только от этого мне не сильно легче.
– Yo no hablo espanol [37], – не вставая, развожу руками. – English? Русский?
Седой качает головой, и тут индеец с карабином неожиданно выдает:
– Шпрех'н дейч [38]?
Однако.
– Ja, ich kenne Deutsch, – привстаю на локте, энергично киваю головой, отчего та отзывается вспышкой боли. Ладно, пока терпимо. – Wo bin ich? [39]
– Асьенда [40] Рош-Нуар, – отвечает, и на том же примитивном немецком: – Ноги встать?
Обеими руками на земле, привстаю на колено, потихоньку выпрямляюсь, чудом не задев головой бутыль-светильник. Тут таки меньше двух метров, от моей макушки до плетеного потолка чуть больше ладони, индеец с базовыми познаниями в германском наречии достает мне едва до плеча, а лишенный даже таковых седой знахарь – примерно до носа.
– Вперед, дурить нет, стрелять, – предлагает индеец, указывая стволом карабина в сторону выхода.
– Никаких глупостей, – соглашаюсь, бросаю взгляд через плечо на тех, кто остался лежать в бараке. Плосколицый товарищ в джинсовом комбезе – вроде был такой в конвое, если склероз не изменяет, в бежевом "козлике" ехал, из "наших" среднеазиатских человек, звали его, кажись, Рашидом; а рядом с ним не кто иной как Крук, левая нога в лубках. – Как они?
– Живой. Пока, – недвусмысленно отвечает индеец, и дульный срез "бертье" снова дергается. Лады, не будем раздражать человека.
Шаркаю к выходу, у самой двери спотыкаюсь и хватаюсь за косяк. Массаракш, далеко мне так не уковылять... трость бы хоть какую дали, что ли. Ноги как ватные.
Шатаясь, вылезаю наружу. Все так же придерживаясь за стенку барака, оглядываюсь, изучаю окружение. Свежо; светлеющее рассветное небо над головой, солнце уже встало где-то на востоке, но лучи его сюда пока не попадают, перекрытые солидным черным монолитом. Вокруг вижу несколько таких же плетено-глинобитных сараев-ангаров, функциональное назначение сих мазанок-переросток остается скрытым. Чуть поодаль более солидного вида длинный одноэтажный каменный дом, а на крыше у него укреплен знакомый по Европам большой бак водонагревателя. Ну, по крайней мере в сухой сезон горячая вода тут в наличии, какой-никакой, а все признак цивилизации... Трехъярусная деревянная вышка – наблюдательный пост; к ней же прикручена раздвоенная антенна. Навес, под ним коновязь; у перекладины философски переминаются с ноги на ногу три мохнатых лошаденки и несколько ослов, а может, мулов, в скотине не разбираюсь. Под тем же навесом отдыхает пародия на орденский "ди-пи-ви" – облезлый багги, где вместо штатной безоткатки воткнут непонятный пулемет, издалека не могу опознать систему...
Тычок под ребра. Стволом карабина. Хорошо еще, штык этому индейцу не выдали – или к "бертье" он вообще не полагался? вот не помню; к "лебелю" точно был, игольчатый, подлиннее мосинского... ладно, массаракш, вот более насущных вопросов нет, кроме как вспоминать штатное французское вооружение времен империалистической.
Так вот, сопровождаемый убедительным индейцем-конвоиром с антикварным карабином, и добираюсь до большого каменного дома. Индеец-знахарь обгоняет нас и скрывается за дверью, а конвоир еще раз толкает меня карабином в бок:
– Туда, – указывает на расположенный неподалеку колодец.
С одной стороны, разумно, последний раз я принимал нормальный душ, когда конвой Демченко встал на ночевку на заправке в Конфедерации, где-то неделю назад, сейчас мне сия гигиеническая процедура совсем не помешает. С другой стороны, в моем контуженном состоянии да ледяной колодезной водой – шпарило бы солнце, еще куда ни шло, но пока вся эта асьенда с шоколадным французским именем "Рош-Нуар" прячется в тени черного монолита...
Не знаю как там окситанский Каркассон, где стоит неведомая мне шоколадная фабрика, но откуда название "черная скала" здесь, невооруженным глазом видно. Имеем интересный вопрос: это что за индейцы-латиносы такие обитают на северных склонах Сьерра-Гранде, у которых как минимум вторым языком является французский, английского они не знают вовсе, зато попался условный знаток немецкого?
Под эти размышления останавливаюсь у колодезной дыры – опалубки и сруба нет, просто пробитое в скале неровное отверстие и перекладина с воротом, падай сколько пожелаешь. Ворот обычный, почти как у нас в селах; берусь за рукоятку и, сам себе удивляясь – осталась еще кое-какая силушка, – вытягиваю кожаное ведро. Веревка короткая, метра четыре от силы; ведро самодельное, сшито из остатков шкуры неведомого зверя, протекает, но – вода. Ледяная, само собой. С усилием приподнимаю над головой и опрокидываю на себя. Ухххх!
В этот самый миг из-за черной скалы выныривает краешек ослепительного новоземельного солнца. Черт, у меня ведь темных очков тоже нет, и шемах сперли!.. Голову-то пока не напечет, а вот глаза прикрыть толком нечем.
Второе ведро на голову, за ним третье. Стою, медленно поворачиваясь, подставляя под солнечные лучи то один бок, то другой; греюсь. В голове на удивление ясно, боль отхлынула. Испугалась ледяной воды, наверное. Неортодоксальный метод лечения контузии... впрочем, врач из меня еще тот, только и знаю, что базовый курс "первой помощи" из туристского прошлого. Да еще в ПРА "доськам" и резервистам похожий преподают, с упором на укусы местной живности и огнестрельно-осколочные ранения.
Краем глаза ловлю движение, поворачиваюсь. С крыльца каменного особняка спускается небольшая группа – седой индеец-знахарь, уже без бутылки-светильника, а с ним два гринго. Вернее, судя по диспозиции, два гринго, а при них на побегушках старый "Чингачгук". Гринго номер раз: невысокий плотный товарищ южноевропейского вида в оливковой армейской панаме, полосатой гавайке и кожаных индейских штанах с бахромой по шву. Гринго номер два: громила в красной бейсболке и камуфляжных шортах, грудь, массивные окорокообразные руки и солидное брюхо капитально заросли черной шерстью, в такой же черной косматой бороде раза этак в два повнушительнее моей спрятана, словно в бандитской маске, вся нижняя часть физиономии. "Чингачгук" по-прежнему безоружен; у "громилы" за пояс слева заткнут кнут с серебряной оплеткой рукояти, а справа подвешена тактическая кобура с понтовой "десертной иглой"; у "полосатого" на ремне аж два пистолета, но каких именно, непонятно, обе кобуры закрытые, с застегнутыми клапанами.
Кого-то мне эти типажи смутно напоминают... ну да, точно, скрываю я улыбку, "ми Бандитто, Гангстеритто" из мультфильма про капитана Врунгеля. Колоритная парочка, факт; а вот кто из них двоих тутошний босс, "громила" или "полосатый" – так вот сходу определить не могу.
Мой конвоир при приближении этой группы вытягивается во фрунт и изображает с карабином позу армейской камасутры номер не помню какой, "на караул". "Бандитто-Гангстеритто", возможно, и имеют на следующем уровне иерархии некоего "шефа", но его тут скорее всего никогда не видели, для местных более высокого авторитета не существует.