— Нам, стреблянам, этот князь Стовов, как медведю сани, и пусть себе идёт за тридевять земель хоть к Алатырь-камню, хоть к Ледяному морю, — сказал морщинистый старик в облезлом лисьем зипуне, плетущий корзину из ивовых прутьев, своему совсем юному собеседнику. Этот мальчик, помогал старику счищать скребком кору с прутьев. Время от времени он поглядывал на трёх княжеских дружинников, рослых, ловких молодцев в войлочных и льняных одеждах, гоняющих немного хромающего вороного красавца-коня близ надвратной башни — единственного строения, нарушающего монотонность сплошного кольца частокола на валу вокруг города в месте слияния рек.
Утренний туман висел между низенькими избами с редкими крохотными оконцами, затянутыми рыбьим пузырём. Строения эти были завалены более чем наполовину землёй и мхом, и, если бы не оконца, чёрные проёмы дверей и дымы над крышами, то издалека глядя, можно было подумать, что это могильные курганы. Туман словно размышлял, упасть ли ему на солому крыш в виде инея, или обернуться росой, согласуясь с утренним солнцем и уже совсем тёплым ветром. Старик, щурясь в лучах восходящего солнца, остановил движение коричневых пальцев, повертел перед собой законченное дно с торчащими, как солнечные лучи, прутьями — каркасом будущих стенок.
— Вот раньше у стреблян голядских была древняя правда: если убил — ответь кровью, и будет обидчику мстить вся семья. А теперь можно откупиться коровой. Раньше вокруг Нерли и Москвы не было такого, чтоб не украсть невесту перед свадьбой. А теперь? Пришёл немощный, старый, принёс мех и горсть серебра отцу, и всё, забирай суженую. Тьфу, противно… — сказал он, — курганы над могилой насыпают только, а раньше всем насыпали общиной, и головой на север кладут, а не на восток, как Змея велела.
— А ты-то сам как жену брал? — мальчик облизнул потрескавшиеся губы и приготовился слушать длинный рассказ.
— Пришёл и взял, когда она согласилась, прутья давай, — сердито буркнул старик, — я её выкрал из самого Полоцка. Не то, что ныне. Нынче князь своего кровного сына к лютым врагам посылал в самое логово, да ещё в провожатые ему дал варяга-душегуба Ацура. Сгинь нечисть иноземная — шивда, вимзла, якутилима ми.
Произнеся таинственно стреблянский заговор от нечистой силы, старик плюнул три раза перед собой, и поклонился в сторону ярко раскрашенной деревянной фигуры Ярилы, вкопанной посреди двора.
— Стовов и его варяги настоящие враги нам, не знаю, почему Оря Стреблянин позволил ему поселиться на наших самых бойких местах, охотничьих и торговых, пожечь бы его всех кривичей, — старик недобро оглянулся на дружинников, гоняющих коня, — пусть князь уходит, как один раз уже ходил на куликовы поля с бурундеями, когда все кони полегли на от какой-то заразы. Теперь злой ходит, опять куда-то собрался, славу добывать, лучше бы литву отогнал, чтоб он подох…
— Говорят, он на запад, по янтарному морю пойдёт, — мечтательно сказал мальчик, поворачивая лицо туда, где над лесом медленно таяла последняя полоска уходящей ночи, — я бы пошёл с ними, клянусь Матерью Рысью и Змеёй.
— Да… — старик плюнул под ноги, хотел сказать, и уже открыл рот, но его опередил лучник с надвратной башни, крикнувший:
— Вижу конный отряд на берегу! На щитах змеиное солнце брундеев. Это воевода Кудин! Будите князя!
Из длинной избы у ворот появились несколько княжеских дружинников. Всклокоченные, помятые со сна, они сбросили на землю бревно, скрепляющее створки ворот, и растащили створки в стороны. По двору пробежали две черноволосые и смуглолицые рабыни. Из их кадок расплескалось белоснежное молоко, вслед им завздыхали, замычали коровы. Чавкая по грязи, промчались с визгом поросята. Их преследовал мальчик с хворостиной. Из дверей изб-землянок начали появились наспех одетые, встревоженные мужчины, вооружённые кто чем, встревоженные женщины. Не то, чтобы стребляне боялись гостей, но всё могло произойти… От шума и гомона множества голосов всполошились под навесами куры, гуси, загавкали собаки, захрапели у коновязей лошади.