Ломоть усмехнулся от столь остроумной мысли. Закинул ногу на ногу и согласился:
— Нет проблем, начальник. А каков предмет спора?
Судя по внимательному взгляду убоповца, тот тоже хотел знать, вокруг чего разгорается сыр-бор. В душе Алексей ворчал на коллегу за скрытность, что тот не поделился своими задумками. Алексей не догадывался, что идея о пари зародилась у Ковалева чисто случайно, да и то по подсказке Ломтя.
— Предмет спора — адвокат, — обронил детектив.
Его слова большого прояснения в разговор не внесли, и Вадиму пришлось развивать свою мысль дальше.
— Слукавил ты насчет адвоката, Ломоть, — с прежним равнодушием заметил детектив, и прозвучало это настолько убедительно, что Ломоть готов был поверить в правоту сыщика, — ведь прекрасно понимаешь, что сейчас тебе никакой адвокат не нужен. Ни личный, ни государственный. С адвокатом у вас проблем нет, братки-покровители по первому твоему слову могут привлечь самого лучшего защитника, но загвоздка кроется именно в твоем молчании. И ты правильно делаешь, что не напоминаешь браткам про адвоката. Адвокат ведь молчать не станет и обязательно передаст твоим всемогущим друзьям содержимое допросов, а это не что иное, как приговор. Смертный приговор, Ломоть. Согласен?
Привлекательное лицо сутенера скривилось в недоумении. Брови изогнулись дугой и вылезли чуть ли не на самый верх лба, губы сжались, глаза сузились. Не лицо, а сплошная ужимка. И что только девчата в нем находили, если табунами поблизости крутились. Опору, защиту, деньги? Больше нечему.
— Какой смертный приговор, начальник? — выдохнул Ломоть, немного придя в себя. — Во-первых, «вышак» у нас давно отменен, во-вторых, моя статья тянет максимум на «пятерик». На что намекаешь, подполковник?
Ломоть смотрел на детектива требовательно и жестко, будто предостерегая от скоропалительных намеков, и хорошо понимал, что за напускной колкостью пытается спрятать появившуюся растерянность. Гребаный детектив просек ситуацию не хуже самого Ломтя, на этот счет, как говорится, и к бабке не ходи. Вишь, как в себе уверен, даже поспорить предложил. И не оставляет никакой альтернативы, кроме как соглашаться. А это еще один шаг в бездну. И шаг широкий. И дернуло же придурка ляпнуть про адвоката, молчал бы себе, сопел в две дырочки, глядишь, и пронесло бы. По крайней мере, допрос начался бы не в таком убийственном темпе. Теперь в него вцепятся не хуже бультерьеров, дыхнуть не дадут, не то что подумать.
— Я не намекаю, а конкретно говорю, что тебе лучше обойтись без адвоката, — заметил детектив и безжалостно добавил: — Твоя жизнь после первого же допроса в присутствии адвоката обесценится до нуля. Ты благодарить нас должен, что здесь нет посторонних, а не возмущаться. Ну что, спорим?
Ломоть вопросительно уставился на Черенкова, ожидая совета насчет участия в споре. Земляк все-таки, должен подсказать. Алексей молчал. Он сам еще не все понял.
А может, специально не вмешивался, предоставляя коллеге возможность сыграть главную роль в допросе. Плохо, если так. Но надо держаться, иного пути нет. Держаться, сколько хватит сил и духа, а там видно будет. Чем черт не шутит, может, со временем в его беспроглядном деле появится хотя бы маленький просвет.
Ломоть развалился на стуле поудобней. Вытянул длинные ноги, качнул носками туфель и невольно задержался на них взглядом. И погрустнел. Сутенер Ломоть всегда уделял обуви большое внимание, даже в прежние безденежные годы. А уж в последнее время, когда в карманах зашуршали-захрустели купюры, когда в окружении появились девочки, и вовсе стал франтом. «Работа» обязывала. Сейчас шикарные туфли, за которые он отвалил триста баксов, представляли собой жалкое зрелище. Без шнурков, нечищенные, пыльные, стоптанные… Не обувь франта, а крестьянская обувка. Хорошо, никто из девочек не видит. Впрочем, пошли они куда подальше. И девочки, и туфли. Босиком не останется, в тюрьме тоже соблюдают правила техники безопасности и кое-какой обувкой снабжают. Хотя и не по размеру. Ничего, со временем привыкнет. О девочках, правда, на неопределенное время придется забыть. Об этих шалавах лучше вообще не думать и психику понапрасну не напрягать. Как сказал поэт: «коль нет цветов среди зимы, то и грустить о них не надо».
Ломоть немного приободрился, он даже стал похож на себя прежнего, недельной давности, и бодро согласился:
— Почему не поспорить? Я тоже люблю спорить, — и выставил свое условие, — на пару лет в приговоре. Годится? Иваныч, будь свидетелем.