Черенков возмущенно всплеснул руками. Этого еще не хватало — стать у Ломтя свидетелем. При таком раскладе немудрено когда-нибудь оказаться шафером на его свадьбе. Алексей с опаской покосился на сутенера, испугавшись, как бы наглец не прикинулся простачком и не протянул руку для закрепления спора. Отмахнуться от неприятного рукопожатия нетрудно, но это может сказаться на настроении сутенера, на его разговорчивости, и не внесет нужный настрой в задумку детектива. А Вадиму нужно подыграть. К счастью, Ломоть руку не протянул. Или не чтил обычаи, или все-таки отдавал себе отчет, где находится, с кем общается и о чьей судьбе пойдет речь. Сейчас вниманием сутенера всецело владел детектив. Через минуту-другую Ломоть узнает, почему ему следует отказаться от адвоката и о каком смертном приговоре базарит сыщик. Или все-таки не базарит, а дело говорит?.. Скорей бы уж выкладывал, что держит за ментовской душой, и не играл на нервах. Они и так натянулись струной, в любой миг порваться могут.
Детектив раскрывать свою душу не спешил. Не то что душу, а даже содержимое бумаг, лежавших на столе, и то намеревался сохранить в тайне. Он на них даже не смотрел, и это вызывало разные предположения и догадки. Поди угадай, что задумал сыщик. Или открытым текстом намекает, что можно обойтись без протокола и просто «по-приятельски» побеседовать, или дает понять, что информацию по делу давно и до мелочей продумал, выстроил все в логическую цепочку и держит эту цепочку в голове. Другими словами, пытается убедить Ломтя, что у него нет никаких шансов. Берет на понт, как говорят братки. Что ж, хозяин барин. Пусть берет.
Ковалев встал. Расправил плечи, сделал глубокий вдох и оглянулся на окно. Похоже, воздух в кабинете ему не нравился. Не привык еще к тесному закутку, не отвык от рязанского кабинета. Не кабинет, небось, а целые хоромы. С холодильником, с ковром, с кондиционером. Не сравнить с закутком Лешего. Для начальника городского УБОПа такой закуток, конечно, маловат. Несолидный кабинет. Не кабинет, а пердольня. Для одного человека и то тесный, а уж для троих здоровенных мужиков и подавно. На троих здесь можно разве лишь «соображать», а не работать. В такой пердольне может работать только Леший. И мудак же он, кстати. Ведь сколько раз к нему подъезжали уважаемые люди, сколько раз дружбу предлагали, жизнь улучшить, кабинет повыше обеспечить, а он вцепился в свои дурацкие принципы, уперся как баран и ни с места. Так и просидит здесь до самой пенсии. И сам-то хрен с ним, но ведь скольким умным людям палок в колеса понаставит, скольким деловым ребятам судьбы исковеркает. И Ломтю тоже, вот в чем проблема. Неужели не поумнеет?
Детектив открыл форточку, впуская вовнутрь майскую прохладу и городской шум. С площадки перед входом слышались голоса милиционеров, а чуть дальше, с улицы, доносились звуки машин. Касимов жил своей обычной жизнью.
— Красота! — Ковалев вздохнул полной грудью свежий воздух и мечтательно заметил: — Весна, однако. Все цветет, все пахнет. «Опять весна на белом свете, бери шинель, пошли домой…». Никак не вспомню, из какой это песни?
Детектив повернулся от окна, удивив собеседников своим одухотворенным видом. Особенно удивился Черенков. Его непробиваемый и непроницаемый коллега прямо-таки преобразился, засиял, глаза сверкают, губы улыбаются, и сам весь блестит как медный пятак. Не иначе вспомнил про ожидаемое знакомство с красавицей технологом, если про цветочки заговорил. Про Ломтя не забыл бы, лирик хренов.
— Песня так и называется: «Бери шинель, пошли домой», — буркнул Алексей и посмотрел на Ломтя. Тот кивнул, подтвердил:
— Да. Окуджава, по-моему.
Ломоть оказался меломаном. «Работа» обязывала разбираться не только в одежде, обуви и парфюмерии, а и в музыке. Девочки музыку любят. И еще Ломоть был неплохим психологом. По крайней мере, весь этот номер детектива с окном, с восторженными ахами-охами по поводу весны и цветочков, все эти телячьи нежности он просек сразу. Детектив играет на контрастах. Посмотри, мол, арестант Ломоть, какая прекрасная жизнь протекает за стеклом, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, и какая безрадостная жизнь ожидает тебя в заключении. Пораскинь, мол, мозгами, подозреваемый Ломоть, используй возможность, скинь пару годиков в приговоре. На психику давит, ментяра, по самому больному месту бьет. Морально сломить хочет, гад. Ломоть сделал вид, что не уловил истинной подоплеки детектива, и молча ждал пояснения о споре. Момента истины. Давай, мент, выкладывай свои козыри, колись насчет адвоката, хотя Ломтя вряд ли удивишь. Ломоть готов к любому раскладу.