Детектив поднялся с дивана, повернулся к окну. Его сердцу весенняя улица была куда милей и приятней, чем общение с сутенером, и детектив этого не скрывал. Ломоть даже обиделся, хотя быстро успокоился. Может, из окна рязанского кабинета открывается вид не на улицу, а на какой-нибудь замусоренный двор с покосившимся деревянным туалетом. Вот сыщик и не стерпел, не устоял перед касимовскими красотами. Пусть полюбуется, пусть подышит пьянящим воздухом, может, подобреет немного.
— Да, кстати…
Детектив неожиданно обернулся, и по его виду Ломоть сразу догадался, что пьянящий касимовский воздух действительно оказал на рязанца воздействие. Особенно на память. Это точно. Что он там вспомнил? Вряд ли что-нибудь хорошее. Ломоть напрягся, настраиваясь на самый худший и неприятный для себя вариант. Об окончании допроса он уже не думал. Это было бы слишком просто и слишком хорошо для него.
— Чуть не забыл, — детектив хлопнул себя по лбу, — ты ведь о поездке во Владимир спрашивал. Значит, тебе непонятно, какая связь между расправой с Хворостом и твоим отказом от адвоката?
Ломоть вздернул плечи. Если по большому счету, ему до лампочки какие-то связи между реальным моментом и событиями двухнедельной давности, ему вообще глубоко плевать на любые связи, даже сексуальные, а на упоминание детектива о командировке он откликнулся чисто интуитивно, по инерции. Вышло действительно неудачно, глупо, но мало ли что можно брякнуть в кабинете убоповца, тем более на перекрестном допросе. На его месте любой может растеряться.
Ломоть пожал плечами. Пояснил нехотя:
— Ты сам упомянул про поездку. Я бы не спросил, мне это абсолютно без разницы. И ребятам тоже.
Сутенер имел в виду Хвороста и погибших вместе с ним двоих своих корешей. Тот жуткий случай начал уже сглаживаться в памяти, не отзываться в груди такой резкой болью, как в первые дни, а мент снова разбередил рану.
Стопка бумаг снова перекочевала в руки детектива. Ковалев вытащил один листок, положил его для лучшей видимости поверх остальных и терпеливо и доходчиво, как школьный учитель, пояснил:
— Это материал владимирских следователей. Скажу честно, материал небогатый, но кое-какие зацепки содержит. Главная ценность этой бумажки в том, что она подтверждает нашу догадку по поводу владимирской трагедии, нашу версию. Все сходится, Ломоть. Все улики против тебя.
Лицо Ломтя искривилось, став снова похожим на ужимку клоуна. Однако возмущаться сутенер не стал, разумно решив, что без адвоката с ментами все-таки не стоит базарить. Так будет лучше. Пусть менты посудачат между собой, поделятся умными мыслями, а он послушает. Выдержки у него хватит.
— В этой бумажке значится, что 3 мая жители небольшой владимирской деревеньки Мухино имели счастье видеть «жигуль» с рязанскими номерами, — официальным голосом поведал детектив, будто забыв про договоренность насчет адвоката. — Не припоминаешь такую деревеньку, Ломоть?
Ломоть лишь хмыкнул. У него не резиновая память, и он не штабист, чтобы держать в голове карту Владимирской области. Вместо ответа Ломоть наградил укоряющим взглядом своего земляка, вот, мол, Иваныч, как некрасиво себя ведут твои друзья-коллеги. Несолидно себя ведут. Сам ведь напросился на спор, позорно проиграл, прилюдно причем, и после всего этого начинает выделываться. Забыл, что долг платежом красен. Или у ментов не принято платить долги?
Черенков шмыгнул носом и ничего не сказал. Он с самого начала не был сторонником спора, а теперь подавно вмешиваться не будет и останется в стороне. Разбирайтесь, как хотите. Премудрый убоповец оставлял своего беззащитного земляка один на один с рязанским детективом, на стороне которого закон, прокуратура, чуть ли не все МВД и, если понадобится, армейские подразделения с танками и авиацией. Вся военная и правоохранительная машина государства Российского готова обрушиться на бедного Ломтя, дай бог выдержать, не сломаться. Надо молчать.
Похоже, Вадим понял замысел сутенера придерживаться «партизанской» тактики и продолжал: