— В седьмом часу на мосту…
— Чудесно! Ты не беспокойся, с моста мы его не снимем.
Равно в семь Юля Жукова была на мосту. Вова Мороз и Марийка Полищук наблюдали издалека.
Юля уже заметила молчаливую фигуру Жоржа с папиросой в зубах и подошла к нему:
— Вот и я! Кажется, вам долго ждать не пришлось!
Жорж выпрямился, вынул изо рта папиросу. Фонарь освещал его лицо, удивленное и почти злое.
— Разрешите… — вырвалось у него.
Жукова стояла перед ним, вперив в него глаза:
— Что вы просите разрешить вам? Извините, вы ждали увидеть другую?
Жорж бросил через перила папиросу, порывисто засунул руки в карманы пальто, дернулся:
— Вы что? Какой разговор?
— А сейчас услышите какой, — невозмутимо промолвила девушка. — Вам письмо. Читайте сейчас же.
Она протянула Жоржу листок бумаги. Он ухватил его, быстро пробежал глазами: «Жорж! Я остаюсь учиться и не хочу, чтобы ради меня вы опоздали на поезд. У меня совсем другие мечты и другие желания. Прошу не тратить напрасно времени и встречи со мной не искать. Варя Лукашевич».
— Точка!.. — выдохнул Жорж.
— Именно так, — спокойно утвердила Юля, — кажется, Варя не забыла поставить точку. Эту записку она просила передать вам, и вот я и мои товарищи, — она кивнула на Вову и Марийку, которые подошли, — выполнили ее просьбу. Ответа не нужно! И еще вот что: комсомольская организация школы берет Лукашевич под свою опеку! Да! И поможет ей получить высшее образование. А вам желаем совершенствовать свое мастерство, чтобы стать настоящим фотографом!
— Разрешите! — дернулся Жорж. — Я не хочу слушать ваши разговоры!
Он смял записку и бросил ее вниз, под мост.
— Разговор закончен, — ответила спокойно Юля. — Всего доброго!
— Всего доброго! — прибавили в один голос Вова и Марийка.
29
Марийка очень волновалась — и когда записывалась в регистратуре на прием к врачу, и когда ждала своей очереди. Но вот ее вызвали, и девушка вошла в кабинет, уже успокоившись, и даже заставила себя поздороваться с врачом с улыбкой.
— Извините, я не больная, — объяснила она, — я пришла посоветоваться с вами. Мне поручила это сделать моя подруга. Ее тетка заболела, живет она в селе.
Марийка втайне сама себе удивлялась, как она может так спокойно говорить неправду. Врач — старая женщина — внимательно слушала, слегка кивая головой.
— Извините, — сказала она, — что же я могу вам посоветовать, если не видела больной, не знаю диагноза?
— Нет, нет, — испугалась Марийка, — я вам все сейчас расскажу! Диагноз уже известен. Тетка моей подруги больна пузырчаткой. Ну я хотела расспросить у вас. По поручению.
У докторши легли на лоб морщины.
— Кто же лечит больную?
— Там же, в селе она лечится. Но до сих пор никаких результатов… Вот… Долго ли протекает эта болезнь? Ну, и каковы последствия, и вообще, чем лучшее лечить?..
— Садитесь, — пригласила докторша. — Какие признаки болезни?
Марийка рассказала все, что знала.
— Так, так… — Лицо докторши стало суровым. — Видите, есть три вида этой болезни. У женщины, по вашим описаниям, положение опасное. Пузырчатка — смертельная болезнь и загадочная. В том понимании, что до сих пор наука не знает ее возбудителя и радикальных средств лечения. Возможно, что заболевание вызывается инфекцией. Но, опять-таки, это еще не доказано. Болезнь чрезвычайно редкая. В моей практике за тридцать лет я помню, кажется, лишь два случая пузырчатки. Правда, сейчас в клинике тоже лежит одна больная.
Врач не заметила, как вздрогнула девушка, и говорила дальше:
— К сожалению, здесь не помогают никакие лекарства. Все новейшие препараты — и пенициллин, и много других, тоже результатов не дают. Раны мы лечим отработанным автолом, они заживляются, но болезнь остается и… в течение нескольких месяцев больной погибает. Не совсем приятно говорить вам, но случаев выздоровления почти не бывает.
— Почти? Ведь есть какой-то процент?..
Докторша быстро поглядела на Марийку:
— Если кто-то и выздоравливает, то это, наверное, за счет неправильно поставленного диагноза. Есть еще у нас страшные и загадочные болезни. А вы учитесь? В десятом? Ну, вот, поступите в мединститут, и, может, посвятите свою жизнь медицине. Будете изучать такие болезни, сделаете новые открытия…
Девушка вышла из поликлиники ошеломленная. Теперь она уже знала, что ее предчувствие не обмануло, мама умрет. Растерянность, отчаяние разрывали ей грудь, минутами возникал такой ужас, что цепенело сердце. Холодный ветер обжигал лица, рвал, свистел в ушах, а она быстро шла, почти бежала тротуаром, натыкалась на пешеходов…
После оттепели резко похолодало, лужи замерзли, и Марийка, пока добежала домой, дважды упала, поскользнувшись.
Она не спала всю ночь. Лишь перед рассветом смежила веки, но сейчас же и проснулась от страшного бремени, которое давило ей грудь. То бремя было в сердце, не было силы снять его. Страшное горе казалось призраком, нельзя было спрятаться от него нигде. Почему именно на ее маму напала эта болезнь? Неужели, в самом деле, нет никакого лекарства, никакого средства спасти ее? Наука, такая могущественная наука, побеждающая самые страшные болезни, которая нашла чудодейственные препараты, научила делать сложные операции, не может вылечить маму, бессильно отступает перед таинственной пузырчаткой?
Есть такое лекарство, есть такие средства, они должны быть и, возможно, что они совсем простые, только никто еще не открыл их… Их найдут, обязательно найдут… Ученые сделают тысячи и тысячи опытов, пройдут года, наука победит и пузырчатку, и рак, и туберкулез, не будет никаких загадочных болезней. Но сейчас мама должен умереть, так как сегодня еще нет нужного лекарства.
Невероятной казалась сама мысль о смерти. Возможно, в скором времени изобретут новый препарат, и перед ним не устоит никакая болезнь…
На следующий день было воскресенье, и Марийка пошла к отцу Вовы Мороза, который работал главным врачом в клинике кожных болезней.
Лифтом она поднялась на пятый этаж.
Остановка. Звякнули железные дверцы, отворились. Марийка вышла из кабинки.
Минут десять стояла перед дверью с дощечкой, на которой белела надпись: «Петр Анисимович Мороз».
Сердце колотилось. Взволнованная предстоящим разговором с врачом, не отваживалась нажать кнопку звонка.
Дверь отворил врач. Когда входила в кабинет, заметила, как из соседней комнаты выглянул Вова и сразу же спрятался. Снова стало невыносимо больно — почему он словно испугался ее прихода? Ну, да, он тоже знает правду, и ему тяжело смотреть ей в глаза, тяжело врать.
Она села в кресло, не ожидая приглашения. Ноги мелко дрожали.
— Вы… вы совсем напрасно… — сказала она врачу. — Я же… я все знаю…
Петр Анисимович оттопырил клочки бровей и сел напротив Марийки.
— Что же вы знаете, скажите, пожалуйста?
Марийка прижала ко лбу руку.
— Нет, не надо так, — промолвила она, — мама умрет, я знаю.
Врач встал и прошелся по комнате. Девушка следила за его шагами. Сейчас она желала только одного: чтобы он сказал ей, что остается еще какая-то маленькая надежда. Пусть бы даже это была неправда, но пусть он скажет эту неправду так, чтобы хоть на минуту поверить нему.
И сама понимала, что это слабодушие, что и пришла сюда только для того, чтобы окончательно убедиться в правде.
Петр Анисимович поймал на себе умоляющий взгляд девушки.
— Вы хотите знать правду и боитесь ее, — мягко промолвил он. — Вы встретились с серьезным испытанием, с большим горем. Но и в горе надо держаться достойно.
«Горе… Испытание… Сейчас он скажет что-то страшное», — мелькнуло у Марийки.
Нет, обо всем она уже знает, страшнее не может быть. Врач очень хорошо сказал: вести себя и в горе достойно… Она будет достойно вести себя, она уже знает страшную правду.
— Состояние Евгении Григорьевны тяжелое. Но нельзя сказать, что нет никакой надежды. Мы продолжаем лечение. Делаем все возможное.