Пишет вам ваш бывший ученик Антон Ковганюк. Я часто вспоминаю, как вы разбудили во мне желание учиться на отлично, как помогали овладеть знаниями, заинтересовали книжками, словно отворили передо мною дверь в новую жизнь. Спасибо вам за это, дорога моя учительница!
Я пишу вам в небольшом здании метеорологической станции, на острове, среди холодного Северного моря. На дворе уже третьи сутки ревет пурга, заметает наше здание; весь остров будто вздрагивает от громовых ударов взбешенных волн. Но сердце греет мысль, что работа наших советских метеорологов нужна Родине, и ничто в мире не принудит нас покинуть свой пост…»
Нина дочитала письмо до конца. Дети сидели притихшие, как птенцы. Отсвет от костра падал на красные галстуки, отбивался в широко открытых глазах детей. Не было сейчас ни этого зала, ни костра, был только домик на скалистом острове, где за окнами неистовствовала пурга и гремело море.
Нина незаметно глянула на Сухопару. Он сидел так же неподвижно, как и его товарищи сидел, словно ошеломленный, и так, как и они, широко открытыми глазами смотрел перед собой куда-то вдаль, за тысячи километров.
И тогда Нина сказала то, что хорошо обдумала заранее и даже записала себе на бумажке:
— А почему бы нам не послать ответ смелому метеорологу Антону Ковганюку? Я думаю, что ему будет очень приятно получить письмо от школьников-пионеров, которых теперь учит Зинаида Федоровна.
Эти слова были встречены восторженными отзывами.
— Что же мы напишем? — говорила дальше Нина. — О своем пятом классе, о своих успехах в учебе, о классных событиях. Напишем, конечно, честно и правдиво обо всем. Придется, наверное, написать и… о стреле, о Сухопаре…
Нина не смотрела в ту сторону, где сидел Сухопара, но ощутила, как он вздрогнул.
Все молчали.
— Итак, решили? Завтра же обязательно и напишем. Так?
С этими словами Нина словно случайно глянула на Сухопару. Жалость уколола ей сердце. Мальчик сидел бледный, склонив голову.
«Не слишком ли я? — мелькнула мысль. — Все обдумала… так хорошо выходило… А здесь — живой мальчуган, школьник…»
— А может, не надо писать про Сухопару? — снова спросила Нина. — Вы подумайте, как больно будет читать Ковганюку о школьнике, который осмелился так обидеть учительницу!
Все облегченно вздохнули, так как хотелось похвалиться хорошим, своими успехами, радостью, чтобы и читать было радостно это письмо зимовщикам на далеком севере.
— Правильно, — послышался голос Кочеткова. — Вот только… простит ли Сухопару Зинаида Федоровна?
Только что закончился сбор, а Сухопары уже не было: он исчез тихо и незаметно.
— А что у нас будет на следующем сборе? — спросил Лукаш Коровайный.
Лукаша Нина не любила. Он так же, как и Сухопара, был одним из проказливых школьников в пятом классе, и вдобавок плохо учился. Нина в мыслях уже решила, что он непременно останется на второй год, и даже не делала никаких попыток повлиять на него. Не нравились ей ни его оловянные глаза, ни выцветшие пепельного цвета волосы, ни порывистые движения, словно мальчик каждую минуту собирался прыгнуть.
— Следующий сбор у нас о дружбе, — сухо ответила Нина.
— Снова будем сидеть и слушать? — недовольно буркнул школьник. — Надоело!
— А ты чего захотел? — подскочил к нему Кочетков. — У тебя же двойки, тебе и уроки учить надоело! Что же, танцевать перед тобой будем?
Что-то словно укололо Нину: «А может, и в самом деле надо как-то иначе?» Но она отогнала от себя эту мысль. «Бездельник, озорник! Ему все надоело, все скучно».
Нина возвращалась домой сама. Вечер был тихий, деревья стояли в белом инее, в сквере вокруг каштанов спокойно дремали снеговые заносы, но что-то невидимое провещало уже недалекую весну. Ее дыхание было в пасмурном небе, в мягких сумерках, в розовом отсвете заката за парком. Иней осыпался искорками, которые гасли на лету. Звуки голосов, призывы сирен так же словно гасли, таяли.
Кто-то несмело тронул за рукав. Это был Сухопара. Пальто и черная шапка были запорошены снегом, парень, наверное, стоял под деревом, поджидая вожатую. Запомнились его глаза — они были в ту минуту огромные, блестящие и сухие, словно внутренний жар выпил из них всю влагу до капли.
Какой-то миг оба, Нина и школьник, молча смотрели друг на друга. Вожатая видела, как шевелились у парня губы, они, наверное, тоже были пересохшие, ни одного звука не вылетало из них.
В конце концов он произнес:
— Нина, Зинаида Федоровна очень… на меня сердитая? Простит ли она меня?
От этого вопроса у Нины сжалось сердце. Сколько, наверное, передумал этот парень, как перемучился, собираясь попросить перед всем классом извинения у учительницы. Он уже трижды раскаялся, на всю жизнь запомнил злосчастную стрелу, но знал, что только прилюдное извинение снова приблизит его к товарищам. И сейчас он боялся только одного, что учительница его не простит.
— Нина, а что если она скажет… Что если Зинаида Федоровна возьмет да и тот… скажет: «На деле заслужи прощение… своим поведением…»
— А ты разве не очень надеешься на свое поведение?
— Почему же? — понурился Сухопара. — Я теперь пусть хоть что… И сам не знаю, как оно получилось. Проклятая стрела!
— Себя ругай, стрела сама не полетит.
— А если Зинаида Федоровна скажет, чтобы я, значит, заслужил прощение хорошим поведением, то на это же надо время. А как же я… сам так и буду в классе? Без товарищей?
В словах Сухопары звенела тоска. Не было сомнения — он больно переживал то, что его друзья-одноклассники изменили к нему отношение.
— Вот что, Николай, — сказала Нина, — ты запятнал весь класс, пионерский отряд. Не будь же зайцем! Найди в себе мужество хоть теперь поступить по-пионерски! А что скажет Зинаида Федоровна — сам услышишь.
Нина Коробейник давно уже готовилась к «прыжку». Это должен был быть блестящий успех, настоящий прыжок вперед, через голову Марийки Полищук. Да, именно через голову, чтобы затмить «особые» пятерки Полищук и снова выйти на первое место в классе. Да что в классе — нет, она, Коробейник, была первой в школе… И вот совсем неожиданно дорогу перешла Марийка…
«Прыжок» может вернуть Нине утраченное первенство. И она снова станет и в школе «чемпионом»!..
Недаром Нина так любит читать о выдающихся шахматных турнирах. А почему не быть чемпионкой в учебе? Юный гроссмейстер Нина Коробейник! Золотая медаль!
Нина теперь готовила уроки с особой старательностью. Она не полагалась лишь на свои способности, читала дополнительную литературу, выискивала что-то такое, что дало бы ей возможность «сверкнуть».
Ее вызвал на уроке Юрий Юрьевич. Сердце у Нины усиленно забилось от радости. Вчера она, как предчувствуя, что ее спросят, много внимания уделила истории. Увлекла ученицу и тема «Организация Советского государства». Отвечала она так, что Юрий Юрьевич заслушался. Нина свободно цитировала Ленина, воссоздав в своем рассказе яркую картину первых шагов молодой Советской власти к социализму.
— Ну, знаете, это был ответ! Чудесно, чудесно! — говорил растроганно Юрий Юрьевич, когда урок кончился и ученики окружили его с веселым гамом. — С наслаждением слушал! Это результат серьезной работы. Так у нас отвечает только Полищук!
Нина тихо вздрогнула: «Снова — Полищук!»
К ней подошли товарищи, подруги, все радовались ее успеху.
— Чтобы так ответить урок, — сказал Виктор Перегуда, — надо иметь талант!
— Чепуха! — сказала Базилевская. — Надо уметь работать, и все.
— Нет, мои друзья, — крикнул Вова Мороз, — что не говорите, а Коробейник сегодня отвечала не хуже Марийки!
Этого уже не могла стерпеть Нина. Кровь застучала в ее висках.
— Не понимаю, — тихо, но со страшным напряжением промолвила она, — при чем здесь Марийка? Что это за высокое мерило, которое применяется во всех случаях? Очевидно, Марийка стала непоколебимым критерием… Ха-ха!..
Сама не заметила, как выскочило это «ха-ха», но уже не могла сдержаться. Мелькнули перед глазами лица Вовы, Виктора, Софии Базилевской…