— Вот здесь! — сказала санитарка и отворила дверь в палату.
Мечик сидел на постели, опираясь спиной о подушку. Худые и словно удлиненные руки лежали поверх одеяла. На коленах у него лежала шахматная доска. Увидев на пороге Марийку, он улыбнулся, и по его щекам расплылся бледный румянец.
— Видишь, сам с собой играю. Придумываю здесь одну интересную комбинацию.
Он осторожно отставил в сторону доску и указал Марийке на стул.
— Вот ты и пришла, — сказал так, словно давно ждал ее и будто именно она, Марийка, и должна была прийти к нему. — А всех не пустили? Жаль! Оберегают мой покой. Тем не менее я уже совсем здоровый. Только не хотят выписывать, говорят, чтобы полежал еще с неделю. Целая вечность!
Марийка справилась с тихим волнением и с притворной суровостью пригрозила ему:
— Ну, ну, «здоровый»! Лежи и слушайся врачей!
— И ты, Брут, в заговоре с врачами! А еще дружбу предлагала! Марийка, ты скажи все-таки, кто остался за дверью этого симпатичного учреждения? Или они ждут на улице? Ой, ой, сколько цветов! Разве можно так опустошать магазин? Да ты садись, садись, Марийка.
Он замолк, румянец исчез. Марийка увидела теперь, что парень стал бледным и похудел. Болезнь оставила свои глубокие следы.
Мечик поднял руку и утомленно провел по лбу. И рука тоже была такая худая, детская, что у Марийки появилось желание поддержать ее и тихо опустить на место.
Девушка ждала, что сейчас он спросит о Лиде Шепель. В лице его, в глазах было что-то невысказанное, глубоко скрытое. «Грустит по Лиде, — подумала, — а она не пришла даже проведать. Злопамятная».
— Кто же пришел? — повторил он вопрос.
Марийка ощутила, что не может, ни за что не должна огорчить его.
— Кто же? — промолвила она по возможности равнодушным голосом. — Лида Шепель, Перегуда, Жукова, Нина Коробейник, Вова Мороз…
— Спасибо. Ну, ты же передай привет им всем, передай привет…
Марийка начала рассказывать о следующем экзамене, как готовятся к нему десятиклассники.
Парень слушал с тем же выражением лица, словно затаил какую-то горькую мысль. В конце концов он тихо опустил голову и так продолжал молча слушать.
Марийка опомнилась и тоже замолкла. Она поняла, что то невысказанное и скрытое чувство, которое она видела в Мечиковых глазах — не грусть по Лиде, а что-то другое, совсем другое.
Мечик вдруг поднял голову и, стараясь улыбнуться, промолвил:
— Желаю тебе, Марийка, чтобы с золотой медалью… И всем, всем товарищам. Так и передай.
А улыбка никак у него не получилась. И Марийка уже знала теперь, знала, что мучает Мечика. И как она не подумала об этом, не догадалась сразу?
Парня очень взволновало внимание к нему товарищей. Он почему-то думал, что никто не придет. Но вот второго дня приходил Юрий Юрьевич. Это просто поразило ученика. Он считал себя очень виноватым перед учителем. Но неловкость прошла, разговор вышел хороший, теплый. Никто из них не касался того, что произошло между ними, а когда уже Юрий Юрьевич ушел, Мечик вспомнил, что надо же было попросить извинения.
Парень теперь глубже понял, почему так беспокоились о нем школьные товарищи, почему Марийка предлагала ему дружбу. Он слушал ее рассказ об одноклассниках, о следующем экзамене, а мозг больно сверлила мысль, что все это теперь не для него, все прошло. Его товарищи сдадут выпускные экзамены, только он останется еще на год в десятом классе.
Девушка вдруг положила ладонь на его руку.
— Мечик, а ты будешь с нами, — уверенно сказала она, — только надо, чтобы ты захотел этого.
Он молчал. Как могла Марийка прочитать его мысли? Молчал, стараясь понять — в самом ли деле есть какая-то возможность не отставать от класса, или это сказано лишь для того, чтобы утешить его.
В конце концов он вздохнул, глаза у него потемнели:
— Мария, есть такой закон, что если люди идут вперед, кто-то остается позади. Вы все пойдете вперед, а я останусь, хоть как бы этого не хотел.
— Не выдумывай, нет такого закона, Мечик. Есть другой закон: если наши люди идут вперед, они помогают тем, кто отстает. Ты знаешь, что можно сдать выпускные экзамены осенью? У тебя вполне уважительная причина.
— Мне говорил Юрий Юрьевич. Навещал. Но скажу тебе, Мария, откровенно: как подумаю, сколько надо приложить к этому труда, мне становится страшно. Все лето готовиться, да еще как! Эти экзамены осенью мне кажутся высокой горой, через которую я должен перепрыгнуть. У меня для этого нет ни энергии, ни ума.
Марийка глянула на него с укором, покачала головой.
— Тебя следовало бы хорошо отругать за такие слова. Только я понимаю, что сейчас ты еще больной. А вот выздоровеешь, наберешься силы, и мы с тобой вдвоем засядем за учебники. Лето длинное, подготовимся, ты и не заметишь, как окажешься по ту сторону твоей страшной горы. Ты назовешь ее своим именем, ну, хотя бы «Пик Мечислава».
Мечик дернулся:
— Подожди. Как это — вдвоем? Не шути. Ты — серьезно, Марийка?
— Абсолютно серьезно, Мечик. И мне будет польза, я еще раз повторю все пройденное за десятый класс.
Парень от волнения не мог говорить. В конце концов он отрицательно покачал головой:
— Нет, напрасно ты так заботишься обо мне, Мария. Я тебе сердечно признателен. Но как же это? Ради меня ты испортишь себе отдых? Ни в коем случае!
— Вот сказал! Ну, подумай: нам довольно будет двух часов ежедневно. Хватит времени на отдых!
— А ты все лето себе испортишь! Да разве я не знаю! Эти два часа будут разбивать тебе весь день, будут связывать тебя. Нет, Марийка, зачем ты меня уговариваешь? Ты просто сгоряча сказала, не подумав.
— Сгоряча? А что, как я уже шла сюда с этой мыслью?
Что-то вспомнив, Мечик слегка покраснел.
— Помнишь, Марийка, как Коробейник когда-то сказала, что дружить со мной — самопожертвование? Так вот, и это тоже с твоей стороны… Нет, ты отдыхай, чтобы ничто тебе не мешало! Лето, знаешь, дается один раз в год. И потом… Ты же не знаешь, почему я заболел. Не знаешь, правда? Я же… да что там, скажу. Вышел из пивной, все шаталось передо мной… Забрел в сквер и лег под кустом. Заснул прямо на сырой земле… Здорово простудился.
— И гадко, и… ужасно жаль, что ты такой…
Марийка поглядела на соседнюю кровать, на которой спал какой-то дедушка и, немного наклонившись к парню, потихоньку промолвила:
— А может, тебя пугает перспектива каждый день видеть меня?
Мечик пристально посмотрел на девушку, плотнее натянул на колени одеяло, но молчал, раздумывая над Марииным вопросом.
За окнами палаты мягко ложилась полумгла. На стене угасал розовый четырехугольник от окна. Дедушка на кровати пошевелился, зевнул.
Марийка хотела встать со стула. Мечик порывисто задержал ее за руку.
— Минутку! Твой вопрос, ты извини, просто бессмысленный! Потому, что видеть тебя и разговаривать с тобой… одним словом, приятно. И я понимаю, что ты спросила об этом ради шутки.
— Но ты принимаешь мое предложение? Принимаешь, Мечик? Мне неловко, я будто прошу тебя…
— Что ты! — вскрикнул парень. — Для меня это такая радостная неожиданность, что я даже не поверил сразу. И… я же за тебя беспокоюсь.
— А я за тебя, Мечик. Итак, согласен?
— Договор подписан, — улыбнулся он и потом серьезно прибавил — А мне все еще не верится…
Марийка придвинула ближе стул и наклонилась к Мечику.
— Сейчас свидание закончится, — сказала она, — но я хочу взять с тебя клятву.
— Страшно как!
— Нет, не клятву, а честное слово. Я верю, что если ты дашь мне такое слово, ты его сдержишь.
— Что-то длинное предисловие у тебя, Мария.
— Нет, слушай. Дай слово, что никогда не возьмешь в руки карты. Можешь выдержать? Или ты, как безвольный алкоголик, которого…
— Причем здесь — алкоголик?
— Скажи, Мечик, можешь дать такое слово?
— Зачем это тебе? — почему-то шепотом спросил парень.
— Потому, что я хочу, чтобы ты и в самом деле был такой, каким я тебя иногда представляю…
Мечик отклонился, молча зажал в кулаке край одеяла.