Припоминается, как в прошлом году принимали в партию одного ученика девятого класса. (Летом он выехал с родителями в другой город.) Парень был артиллеристом, освобождал от фашистов Европу, брал Берлин.
Конечно, это была блестящая биография молодого человека. Юля же только училась. Но она скажет, что работала секретарем комитета, была членом бюро райкома. Она воспитывала с товарищами будущих борцов за мир, строителей и защитников светлой жизни на земной планете…
Юля задумывается.
Светлый круг от настольной лампы вдруг закрывает чья-то тень. Юля вздрагивает от неожиданности и тотчас слышит успокаивающий голос отца.
— Извини, ты испугалась? А я открыл тихонько, чтобы никого не разбудить. Дочка! Юленька!
Он вдруг трусит ее за плечи и смеется тихим, но неудержимо счастливым смехом.
— Дочка! Радость у меня какая! Подал заявление о вступлении в партию. Сам секретарь парткома дал рекомендацию!
Он садится напротив Юли, он весь преисполненный необыкновенного внутреннего воодушевления.
— Мать спит? Вот рассказал бы ей…
— Папа, что же рассказывать? Может, еще и не примут.
Павел Иванович положил ладонь на дочкину руку:
— Юленька! Дочка! Ты вдумайся в сам факт. Вдумайся! Не примут — будет тяжело, буду знать, что недостойный еще. Но то, что я ощутил в себе силу, что я тоже хочу стать членом нашей партии… Разве это ничего тебе не говорит, дочка? Ничего не говорит твоему сердцу?
Юля порывисто встала, наклонилась и припала устами к твердой руке отца, которая, казалась, пахла горячими металлическими стружками, машинным маслом и еще чем-то невыразимо родным, давно знакомым.
Разговор с Юрием Юрьевичем ошеломил Нину. Классный руководитель, старый учитель-коммунист пришел к ней домой, помочь ей… Как он говорил? «Вам стыдно за свое поведение». Называл эту… эту зависть болезнью, мерзким чувством!..
Что же произошло? Она, Нина Коробейник, отличница, пионервожатая, оказалась в плену мерзкого чувства. Один за другим отвернулись от нее товарищи, одноклассники, отвернулись подруги, даже Юля, такая хорошая, умная.
И почему-то стоит перед глазами веселое, радостное лицо отца. «Соловьевым гордиться надо!»
Девушка никогда не думала, что стыд, обычный стыд может быть таким жгучим!
Нина заперлась в комнате, упала на кровать. Невыносимое чувство стыда не исчезало.
То, что Мечик Гайдай не пришел сегодня в класс, не вызвало у учеников особого удивления. Только Марийка сердито сказала Юле Жуковой:
— Ну как можно в такие горячие дни пропускать уроки? Что он себе думает? Экзамены же скоро!
— Наверное, чрезвычайно уважительная причина, — насмешливо ответила Юля. — Кашель напал. А может, фурункул выскочил. Напрасно ты хлопочешь.
— Досадно. Почему ты так смотришь на меня, Юлька? Хочется же, чтобы парень сдал экзамены со всем классом.
Так на всех уроках учителя и отмечали в журнале, что Мечислав Гайдай отсутствует.
Перед последним уроком в класс вошел Юрий Юрьевич.
— Есть вести о Гайдае, — сообщил классный руководитель. — Заболел, и серьезно. Забрали в больницу. Кажется, воспаление легких. И вторая весть: вчера достали из речки одного нашего школьника. Спасли. Он тоже пока что в больнице.
Из-за парты вышла Нина. Как лунатик, который ничего не видит перед собой, она подошла к Юрию Юрьевичу.
— А кто школьник? — спросила дрожащими губами.
— Ваш, Коробейник, из пятого класса, — поспешно сказал учитель. — Надо вам его навестить. Жизнь мальчика в опасности. Коровайный его фамилия.
Нина так побледнела, что все испугались за нее.
После уроков она узнала, в какой больнице лежит Коровайный, и пошла к нему. По дороге зашла в кондитерскую, купила конфет.
Но Нину к больному не пустили.
— К нему никого не пускают, — сказала очередная сестра. — Покой ему нужен.
Девушка развернулась и ушла, забыв даже передать мальчишке конфеты.
Нина шла, как слепая, не разбирая дороги, натыкаясь на пешеходов. В груди лежала невыразимая тяжесть, словно пригибающая вниз все тело.
Представила, как это произошло. Знала, что только она виновата во всем. Лукаш, наверно, не мог снести позора, его никогда раньше не бил отец. Ремень сделал свое отвратительное дело; достоинство школьника растоптали, глубокая травма потрясла всю его душу. Он все потерял: и чувство собственного достоинства, которое есть у каждого ребенка, и веру в то, что его отец наилучший, и любовь к нему. Мальчика охватило отчаяние, и он под влиянием этого чувства бросился в омут. Какое нужно пережить потрясение, чтобы мысль о смерти не вызвала в детском сердце протеста, чтобы холодная муть омута не показалась отвратительной! «Тополек!.. Лукаш сам был, как тополек…»