Юля очень любила ночные часы, когда прекращается дневная суета и в тишине, при успокаивающем свете настольной лампы, так хорошо думается, и приходят такие сладкие мечты…
Недавно ее избрали членом бюро райкома комсомола. Это очень взволновало Юлю и обрадовало. Она выросла в собственных глазах. Это была и высокая честь, и доверие, и новые ответственные обязанности.
Уютно. Хорошо помечтать в такое позднее время.
Но сегодня Юле не до мечтаний. Надо обдумать, что она завтра скажет Шепель на собрании.
Отец Лиды Шепель в молодости работал извозчиком. Собирая копейку к копейке, гривенник к гривеннику, живя на одном квасе и хлебе, он скопил деньжат и открыл собственную биржу.
Сначала у него работало полдесятка извозчиков, и дела, по всей видимости, быстро пошли вверх, а через три года Сидор Маркович Шепель был в состоянии уже выстроить себе дом. Одну половину сдавал внаем, во второй жил с семьей.
Савраска, на котором Сидор Шепель начинал свою карьеру, благополучно состарилась, нижняя губа у нее отвисла и болталась, как оторванная подошва, но лошаденка пользовалась у своего хозяина неизменным почетом. Ее освободили от трудной работы, она исправно получала корм вплоть до самой своей смерти. Было даже у старого Шепеля намерение сделать из ее кожи чучело в благодарность за верную службу, но жадность победила, и кожа пошла на сапоги.
После революции Сидор Маркович служил швейцаром в отеле. Старик был крутого нрава, в дугу гнул жену, и в доме было заведено незыблемое правило: утром и вечером дочь должна была целовать отцу руку.
Любил старик рассказывать дочери, как он «выбился в люди», а «был же Ванько», которого безнаказанно можно было бить по шее и толкать в спину.
— А все сделала мать-копеечка, — резюмировал отец. — Учись, Лида, уважать копейку, она тебе — первый друг в жизни.
Старик любил искать «лучшие места». С одного города он переезжал в другой, и Лида должна была посреди учебного года оставлять свой класс и в новом городе идти в другую школу.
— Подружек не заводи, Лидка, — поучал отец. — Подружка, она такая: дай ей списать, в кино поведи, одолжи рублик на завтрак. Держись подальше от них. Да и кино ни к чему. Ты все — в книжку, в науку, чтобы в люди выйти скорее, чтобы жалование кругленькое, и еще приработок где-то на стороне. Вот тогда тебе и кино и розкино! А сейчас помни, что отец твой — швейцар, а мать — курьерша. В люди скорее пнись!
Старый Шепель умер, когда Лида была в девятом классе. Теперь она жила вдвоем с матерью.
И не только о Лиде должна была подумать Жукова. Она решила, что на собрании обязательно должна присутствовать и Варя Лукашевич. Хотя Варя и не комсомолка, но хотелось, чтобы она поняла, как беспокоится о ее судьбе вся школа.
Да и не только надо было поговорить с нею, но и привлечь к общественной работе, поручить девушке какое-то дело.
Вот тогда и поймет Юля, почему Юрий Юрьевич считал, что новость о хорошем голосе, которым обладает Лукашевич, — важнейшая.
Жукова успокоилась лишь после того, как продумала ход завтрашнего собрания. Конечно, она знала по собственному опыту, что здесь не составишь определенного плана, в ходе собрания всегда случаются какие-то изменения, но она, как секретарь комитета комсомола, должна была твердо помнить цель собрания.
Подумала о Викторе: «Он сейчас, наверное, тоже сидит и обдумывает то же, что и я!» Специально условилась с ним, что каждый из них продумает в отдельности, как провести собрание, а завтра обсудят это вдвоем. И еще решила — завтра обязательно предложит всем членам комитета присутствовать на собрании.
На следующий день Жукова позвала Лукашевич в комсомольскую комнату, закрылась с нею, обняла за плечи.
— Рассказывай, Варя!
И Варя рассказала, как она заявила своему Жоржу, что решила не бросать школы.
— Я ему так и сказала, — говорила Варя, опустив глаза на землю. — Зачем я, говорю, буду портить свое обучение? Пусть я хоть среднее образование получу. А то — ни то ни се.
— А он что?
— Рассердился только так! «Я, говорит, не буду ждать». А я ему снова свое. Ну, мы и поссорились. Он тогда развернулся и ушел. «Оставайся, говорит, в школе, я другую найду…» У меня сердце сжалось, я позвала его назад. «Подумай, говорит, а послезавтра встретимся, приходи прямо ко мне в фотографию…»
Юля укоризненно глянула на девушку.
— Варя, Варя, где же твоя гордость? Если ему так легко променять тебя на другую, чего же стоит его любовь? Неужели ты пойдешь к нему после этого?