Услышал, что к дому подъехала машина. За руку вывел Чико в коридор. Дверь открылась, в нее вошли отец, похожий на него худой безбородый японец с седыми волосами (Ура! Значит, у меня тоже есть шансы не облысеть в преклонном возрасте!), одетый в костюм, и пожилая стройная японка в длинном черном платье, ниже деда на голову, с собранными в высокую прическу седыми же волосами. О таких, как она, принято говорить «несла на себе следы былой красоты». Я испытал разочарование — какие-то они очень «европеизированные». Надеялся увидеть более колоритную пожилую пару. Ладно, родню не выбирают.
Мы с Чико глубоко поклонились.
— Дэйчи, чему ты учишь детей? Не на приеме у Императора же! — с улыбкой сказала бабушка и кинулась нас тискать. Дед с отцом умиленно наблюдали за этой картиной. Бабушка поцеловала меня в щеку, следом больно ущипнула за другую. Проделала то же с Чико. Аккуратней, блин! После этого дед протянул нам с Чико по пухлому конверту. Видимо, деньги.
— Простите, что подарки как на Рождество, но это сразу за все пропущенные нами праздники, — улыбнулся он. Мы с поклоном приняли подношение. Подкупаешь внуков, дед?
Потом мы пошли в гостиную, где начали завтракать. Дед с бабкой ругали мамашу, отдавая должное достоинствам отца. Тот сидел с гордым видом. Потом бабушка встрепенулась, достала из ранее незамеченной мной сумочки игрушечные фигурки самураев, поставила их на телевизор.
— О, это же мои старые игрушки! — узнал их отец, — Навевает воспоминания!
— Я подумала, что тебе было бы приятно владеть ими снова, — улыбнулась бабушка.
Как трогательно. Такое-то воссоединение благообразной супружеской четы с посрамившим честь семьи падшим сыном.
— А это что? — бабушка увидела благодарственное письмо.
— Это награда Иоши-куна, которую лично вручил глава префектуры, — гордо объяснил отец.
— Ничего себе! Иоши-кун, это потрясающе — получить правительственную награду в столь юном возрасте! — похвалил меня дед. Я сомневался, что подобную грамотку можно называть «правительственной наградой», но вежливо поблагодарил. Не хочу ломать бате его триумф.
— А за какие заслуги? — спросила бабушка.
Дальше отец показывал им кассету с «мусорной» эпопеей, я отвечал на вопросы и давил на скромность, мол, «я делал все это только ради себя». Дед с бабкой выглядели довольными, батя гордился.
Внезапно раздался звонок в дверь, отец пошел открывать. Из прихожей послышались голоса, потом отец с ошарашенным видом вернулся в гостиную:
— Иоши, это Такерада Дзуничи-сама со своей дочерью. Они пришли к тебе.
Под удивленными взглядами деда и бабки вышел в коридор. Так и есть — там стояли отец и дочь Такерада. Он — само собой, в привычном костюме, она — в легком голубом платье чуть выше колена, с прической «конский хвост» и в голубых туфельках. В таком наряде Сакура-семпай еще красивее. Поприветствовал их с поклоном, они поклонились в ответ. За моим плечом встал отец. Глава префектуры огласил цель столь высокого визита, обращаясь к отцу:
— Еще раз извините за неожиданный визит, Одзава-доно. Моя дочь очень просила меня отвезти ее сюда, ссылаясь на потребности литературного клуба, который она имеет честь возглавлять. Обещаю вам, такое происходит в первый и последний раз, — они с дочкой снова поклонились. Отец поклонился в ответ:
— Ничего страшного. Это я должен извиняться, что не встретил вас на пороге своего дома, как и подобает верному стороннику Либерально-Демократической партии Японии. У нас немного тесновато, но для меня будет честью, если вы разделите с нами десерт.
— С удовольствием приму ваше приглашение, Одзава-доно, — еще раз поклонился Такерада. Это уже становится комичным. После этого он обратился ко мне: — Одзава-кун, могу я попросить тебя выслушать просьбу моей дочери?
— С удовольствием, Такерада-сама, — поклонился и я. Сказал девушке: — Идите за мной, Такерада-семпай.
Вот такой вот я воспитанный юноша. Мы поднялись ко мне в комнату, я закрыл дверь, вопросительно уставился на нее.
— Извини, Одзава-сан, я просто не могла ждать начала учебы. Все утро я уговаривала отца съездить к вам. Хорошо, что у президентов клубов есть адреса всех участников, — виновато улыбнулась она, — Ты ведь уже написал «Биочервя»?
— Могла и позвонить, Такерада-семпай. У нас тут вообще-то семейный день, — укоризненно ответил я ей.
— Я боялась услышать, что ты ничего не написал… — выдала она объяснение.
Офигеть. А сейчас, значит, не боишься? Мысленно погладив себя по голове за предусмотрительность, достал из ящика в столе написанную вчера главу, глаза Сакуры-семпая заблестели, она жадно вытянула ручки. Мне захотелось похулиганить.