Джонотан плеснул оставшуюся воду в лицо и, проигнорировав сердитый оклик Элен, вниманием которой стремились завладеть жаждущие подробностей Орхан и ди Эмери, ускользнул к каютам.
В узком коридоре было душно, смолянисто пахло деревом обшивки. А ещё здесь не палило нещадно злое ануарское солнце и было тихо: с палубы едва доносились голоса их странной компании и команды корабля.
Он толкнул дверь и остановился на пороге, с тихим восхищением глядя на представшую глазам картину.
Мягкий полумрак каюты разрезал солнечный свет, проникающий через приоткрытое окно. Агата безмятежно спала, не замечая лучей, ложащихся на её щёки. Она разметалась от жары, тонкое одеяло упало на пол, а совершенно целомудренная сорочка задралась, обнажая закинутые на подушку ноги. Тонкая рука свесилась с узкой койки, вторая лежала под головой, пальцы запутались в беспорядочно рассыпавшихся каштановых кудрях.
Джонотан тихо приблизился, не желая тревожить её спокойный сон, и осторожно присел на край койки. Агата заворочалась, что-то бормоча.
– Джонни… – её веки дрогнули, губы изогнулись в лёгкой улыбке, но по ровному дыханию он понял, что Агата всё ещё спит. И, кажется, ей снятся хорошие сны.
– Пожалуйста, Джонни, – прошептала она, приподнимая брови, отчего её лицо стало совсем беззащитным.
И Джонотан сдался. Он был мокрым после «душа» от Элен, и дурман, возможно, не до конца ещё выветрился из его головы, но было выше его сил не склониться, не отвести упавшую на щёку прядь волос. Едва прикасаясь, он погладил костяшками пальцев её заалевшую ото сна щёку.
– Агата, – тихо позвал он и поймал ещё замутнённый сновидениями взгляд из-под полуприкрытых ресниц.
– Джонотан, – успела прошептать она, прежде чем Джонотан накрыл её губы нежным поцелуем.
Её губы были мягкими и податливыми и раскрылись ему навстречу, словно именно об этом она и молила в своих грёзах.
Он ожидал получить оплеуху, когда Агата окончательно проснётся и поймёт, что происходит, но когда немного отстранился, неожиданно почувствовал, как нежные руки обхватили его за плечи, скользнули по шее и наконец зарылись в волосы на затылке, требовательно притягивая.
– Джонотан, – выдохнула она ему в губы и подалась всем телом навстречу. – Ты и правда тут. И теперь только посмей куда-нибудь от меня деться!
– Никуда не денусь, – пробормотал Джонотан, снова впиваясь в её сладкие и столь долгожданные губы. Он не мог прежде и мечтать, что целовать Агату – такое наслаждение, рядом с которым меркнут все прежде известные ему удовольствия. – Драгоценная моя…
Он не мог перестать касаться её губ, и прежде робкие движения грозили перерасти в жадный напор, но и Агата простонала и ответила на поцелуй так, что Джонотан окончательно потерял голову. Орхан не зря предлагал её отрубить.
– Ты так говоришь, потому что я действительно… дорого стою? – хрипло поддразнила его Агата, уворачиваясь от поцелуя, но изнемогая от желания, чтобы Джонотан не отстранился, а продолжил жаркое касание.
– Очень дорого. Я готов был заплатить за тебя всем…
Джонотан никогда бы не отступил. Лишь бы снова чувствовать её запах, ощущать мягкие, полные нежности и страсти губы, прикосновение к которым было лучше ледяной воды после жаркой пустыни. Но чтобы утолить жажду, ему хотелось большего.
А одна мысль о том танце в золотых цепочках, которому он стал невольным зрителем, о том мгновении, когда разгорячённая Агата прижалась к нему в отчаянном порыве, целуя в первый раз в жизни, о том, как холодный металл впился в их горячую кожу, ни на миг не остужая вспыхнувшую страсть… Эта мысль заставила Джонотана тихо, но нетерпеливо прорычать. Он притянул Агату к себе, резко перевернулся на спину, так, что она оказалась наверху, и жадно впился в такие же жадные сумасшедшие губы.
В дверь резко и требовательно постучали.
– А ну-ка постойте, голубки! – прогремел голос Вильхельма, нагло распахнувшего дверь.
– Отвали, – Джонотан схватил со стола что-то подвернувшееся под руку (кажется, подсвечник) и со всей силы швырнул за спину.
Судя по всему, Вильхельму удалось пригнуться, и подсвечник прогремел по дереву.
– Мы так не договаривались, – усмехнулся пират, пройдя в каюту. – И потом, это совершенно неприлично. Во-первых, у нас на борту высокопоставленные гости. А, во-вторых, вы ещё не женаты!
– Вильхельм, я лично тебя убью, – пообещала Агата, убирая с глаз прядь волос и прижимаясь к плечу Джонотана, который остался прикрывать её своим телом.
– Убьёшь, убьёшь, – согласился Вильхельм. – Но сперва вы поженитесь.
– С чего бы такая забота о нашем целомудрии? – Джонотан сел так, чтобы не подпустить наглеца к Агате и не позволить разглядывать её так, как обычно Вильхельм позволял себе смотреть на добычу.