При ее приближении он встал и вежливо отодвинул для нее стул.
— Здравствуй, Вотан. Надеюсь, я не опоздала?
Ленивым, медленным движением она развязала узел платка и встряхнула головой. Золотые волосы живыми змеями растеклись по плечам и груди. Лицо ее спутника осветилось, словно на него направили прожектор.
— Ты никогда не опаздываешь, моя прекрасная любовь. Половина воинов твоя, как и всегда. Я верен своему слову.
— Да, Вотан, я вижу.
— Одд[13]. Зови меня Одд, как прежде.
Ах, ничто не может быть, как прежде. Это люди умеют прощать или забывать, но только не боги. Иногда Фрейя завидовала смертным. Самые умные из них понимали, что жизнь слишком коротка для обид и злой памяти. С асами и ванами время сыграло дурную шутку. Что бы Один ни говорил сейчас, он никогда не простит ей той глупой интрижки с карликами, а она не забудет, как он оставил ее, чтобы вернуться к законной жене. Сколько слез она тогда пролила на землю и в море. Люди до сих пор собирают и не могут собрать все золото и янтарь ее слез.
— Кар-р. — За окном большой черный ворон взвился с ветки дерева, как раз вовремя, чтобы ускользнуть от когтей белой кошки. — Кр-ра-ха-ха.
Кошка сделала вид, что ничего не произошло и, устроившись на ветке поудобнее, принялась умываться лапкой.
— Ах, у тебя столько имен, что я устала запоминать их все. — Женщина нарисовала в молочной пене своего капучино сердечко, затем решительно зачеркнула его. — Тем более, что к каждой новой своей пассии ты заявляешься под новым именем.
Одд, он же Вотан, он же Гиннар, он же Хоар[14] и так далее, и так далее, ухмыльнулся.
— Все еще ревнуешь?
— Вот еще. — Женщина отодвинула чашку. То ли расхотела пить, то ли этот ехидный кобель испортил ей аппетит. — Я к тебе по делу. Ты мне нужен, Годихрафнблот.
Начинался серьезный разговор, и мужчина перестал улыбаться:
— Чего ты хочешь, Ванадис? Чтобы я передал послание? Кому?
— Не послание. Скорее, подарок. — Женщина открыла нарядную сумочку и положила на стол странный предмет — крупную плоскую бусину из горного хрусталя с необычно широким отверстием. — Передай это Венделе, дочери Освивра.
По потолку и стенам побежали радужные зайчики. Ворон и кошка на дереве, забыв свою недавнюю вражду, с интересом следили за новой добычей. Вотан покрутил в пальцах красивую безделушку и прищурился:
— Это какого же Освивра? Который Турханд?
— Того самого.
Интересно, интересно… Что задумала прекраснейшая из богинь? Он, как никто другой, знал сердце своей бывшей возлюбленной. Оно могло быть мягким и нежным, скорбящим по каждой страдающей душе в мире смертных. Или мстительно жестоким и жаждущим крови. Но в любом случае, он был в долгу перед Ванадис. Мужчина опустил хрусталь в карман куртки:
— Хорошо. Передам после битвы. Устраивает?
— Вполне.
Вотан осушил стопку и тыльной стороной ладони обтер усы:
— Может, скажешь, для чего ты решила подарить Стае еще одну сейдкону? Три пряхи из одного рода — большая сила. Они смогут соединить прошлое, с настоящим и будущим. Им под силу даже спрясть судьбу человека или эйги от рождения до смерти.
Ванадис улыбнулась, как сытая кошка и снова взялась за свой кофе:
— Ах, не преувеличивай. Просто мне нравится эта девочка, Вендела. Ей скоро выходить замуж, а жених ее тот еще ко… — «козел»? «кобель»? Вотан мудро решил не уточнять. — У него сложный характер, одним словом.
Вотан пожал плечами. Нормальный у Греттира характер, нордический. И Орвар и все его побратимы были Вотану по сердцу. Но раз уж Фрейя, чего решила, доведет парня до ручки обязательно. И лучше ей не мешать, чтобы и самому тоже не прилетело.
Он похлопал рукой по карману:
— Сделаю все в точности. Еще есть пожелания?
Она улыбнулась нежно, словно он снова стал ее Оддом, единственным и неповторимым:
— Да. Закажи мне тортик. Пожалуй, я съем тирамису.
Глава 10
Греттир лежал на холодной земле, широко раскинув руки и обратив лицо к небу. Глаза его были закрыты, но он все равно видел и низкое серое небо и две черные точки — единственные признаки движения в замершем мире. Где-то над облаками хлопали большие крылья и пели чудесные голоса. Ему не нужно было объяснять, чья это песнь. Прекрасные дочери Одина пришли сюда, чтобы забрать павших героев.
— Атли… Гринольв… Рунольв…
Друзья, знакомые, соседи. Всех их Греттир знал с детства.
— Регин… Свейн…
Молодые и старые. Регину Лунквисту было всего шестнадцать. Что ж, в палатах Одина он будет сидеть с героями как равный среди равных.
— Кнут… Сверре…
Отец и брат. Греттир попытался представить, как он скажет об их гибели матери, и на мгновение пожалел, что сам еще жив. Словно услышав его мысли, певучий голос с небес позвал:
— Греттир. Греттир, иди к нам.
Тело вдруг стало легким, как перо, облака начали медленно приближаться, сердце несколько раз ударилось, как птица о стекло и замерло.
— Кар-р-р-р!
Что-то резко дернуло его за руку. Греттир с трудом повернул голову. Из-под окровавленного рукава рубашки выполз хвостик узкого тканого пояска и зацепился за корень старой березы. Подарок Венделы, Греттир носил его, намотав на запястье. Наверное, развязался в бою, а он и не заметил. Хорошо, что не потерял.
— Греттир, мы ждем.
Он попробовал дернуть руку, но тонкая полоска ткани держала крепче якорной цепи.
— Не сегодня, девочки. Поживу еще, наверное, — пробормотал он и выдохнул.
Тело налилось тяжестью и болью, но сердце снова билось ровно. Голова гудела, словно таран. Отчасти так оно и было. Греттир вспомнил, как перехватил того леопарда, что за минуту до того задрал старика Олафа, зажал его, не давая поднять лапу, от всей души плюнул в оскаленную морду, а потом боднул головой со всей дури. Второго удара не понадобилось.
Греттир блаженно улыбнулся и зажмурился крепче. Сейчас он еще минутку полежит и встанет. Сейчас… сейчас…
— Греттир! Брат! Не умирай! Потерпи немного! Сейчас. Вот. — Чьи-то грубые, как наждак руки, терли его лицо. Затем в губы ткнулось что-то холодное, и в рот просочилась остро пахнущая жидкость. — Пей. Давай, еще глоток.
Греттир закашлялся и открыл глаза. Над ним маячило бледное лицо Орвара.
— Живой?
Друг похлопал его по щекам. Ощущение было такое, словно в морду прилетело мокрым веслом.
— Э-э-э-э… а по вежливее нельзя?
Тревога на лице Орвара сменилась раздражением. Он выпрямился и легонько пнул Греттира носком ботинка:
— Максимально вежливо хочу спросить: какого хрена ты тут разлегся? Поднимай свою ленивую задницу и вперед, искать живых.
А вот это был разумный разговор. Стараясь не кряхтеть, Греттир встал, выпрямился и прислушался к ощущениям в теле. Переломов точно нет. Глубоких ран тоже. Шкуру ему, конечно, попортили, но это пустяки, заживет. Он заново затянул узлом на запястье подарок невесты и, прислушиваясь к голосам, пошел вглубь Священной рощи.
Под ногами уже хлюпало, воды Гьёлль подступали, чтобы забрать врагов и бедолаг, которым не посчастливилось умереть с оружием в руках. Это была законная доля Хель[15] после каждой битвы, и перечить ей было себе дороже, но голоса в небе не умолкали, беспокойство Греттира почему-то нарастало, и он ускорил шаг.
На пятачке зеленого моха стояли Кьяртан с Боле, и Греттир понял, почему они не осмеливаются пройти дальше: почва перед ними уже была полностью покрыта черной водой, а метрах в пяти дальше маячила одинокая сгорбленная фигура оборотня-леопарда. Или не леопарда. Как бы ни были безобразны созданные черными колдунами твари, от вида этого существа даже его пробрала дрожь.
— Кто это?
— Похоже, из наших, — ответил Боле. — Из тех, что пропали месяц назад. Мы уже нашли троих, это четвертый.
14