— Размораживаю.
— Зачем? Я жарю бифштексы.
— Я заметила. Но Кьяртан говорил, что любит бараньи колбаски.
Греттир сжал в кулаке ручку лопатки. Все, Кьяртан покойник. Нет, поймите правильно, он нравился Греттиру; он был кровным братом, волком, которому в бою можно доверить свою спину, но при одной мысли о том, что его женщина поставит перед этим прожорой миску с едой… своими белыми руками… Нет, решено, Кьяртан не жилец.
Греттир аккуратно выпрямил согнутую ручку лопатки для мяса и перевернул бифштекс. Несколько минут прошли в тишине. Он боялся отвести взгляд от сковородки, и Вендела тихо сидела за столом, даже дыхания ее слышно не было. Наверняка что-то замышляла, он просто кобчиком чуял.
— А морда у него не треснет от моих колбасок?
— Да ладно, не жадничай. Он такой слабый сейчас, ему нужно усиленное питание.
Переложила колбаски на тарелку и белой лебедью проплыла мимо него к двери. Тяжелая лопатка выскользнула у него из пальцев и больно ударила по ноге.
— Бл… ой.
— Кстати, — Вендела обернулась уже с порога, — у тебя мясо горит.
Вот сколько можно возиться с этими ранеными? Особенно Греттира бесил Боле, которого прямо сейчас Вендела кормила супом с ложечки. Наглец специально притворялся слабым, чтобы подразнить его. Чтобы немного остыть, Греттир зачерпнул кружку свежего пива и сел на лавку в проеме между окон.
— А она славная девочка. — На скамью рядом с Греттиром уселся Орвар тоже с кружкой пива в одной руке и колбаской в другой. — И хозяйка хорошая. И лечить умеет. Какое вено ты за нее отдал? Расплатился банковским чеком? И все? Ни земли, ни золота, ни недвижимости? Знала бы моя сестра, что она такое сокровище, нашла бы Венделе жениха пощедрее. Вот Боле, кажется, на нее глаз положил. И Кьяртан тоже. Да, если бы не Хильд, я бы и сам…
Боле тоже покойник.
Греттир оскалился своей самой волчьей улыбкой:
— И это говорит мужчина, который три года на стену лез, когда его подружка сбежала от него ночью через озеро на лыжах.
— И не стыжусь в том признаться. Зато я замаливал свои грехи со всей ответственностью. Моя Хильд того стоила. А что насчет твоей тихони?
Глаза Греттира вернулись к той самой тихоне, о которой шла речь. Она как раз дула на ложку, чтобы Боле не обжегся. У Греттира даже волосы на руках поднялись от возмущения.
— Хорошо, что я вовремя достал мозги из кружки с пивом и начал исправлять старые ошибки. — Продолжал вещать Орвар. — Чего и тебе советую. А пока нам с Хильд пора возвращаться домой. Теперь, когда у нас на подходе маленький Магнус, она стала больше спать.
— Спасибо, Орвар.
— За совет? Всегда пожалуйста, брат.
— За то что уходишь наконец.
Орвар довольно ухмыльнулся, опрокинул в рот остатки пива и наглой походкой счастливого мужа и отца направился к своей ненаглядной Хильд. А Греттир вернулся к своему важному занятию — сверлить взглядом маленькие дырочки в голове Боле. Тот, словно почувствовав, скосил глаза в сторону и наконец-то встретил взгляд Греттира. Греттир выразительно пошевелил бровями. Боле закашлялся.
— Что такое, обжегся? — Испугалась Вендела. — Подавился?
— Обожрался, — раздался над ее головой знакомый голос со знакомыми рычащими нотками. — И оборзел, я так думаю.
Боле закашлялся еще сильнее. И неудивительно, подумала Вендела. Греттир смотрел так, словно от съедения друга его останавливал только один нерешенный вопрос: с чего начать, с головы или ног? Правда, весь вечер от его голодного взгляда по ней то вверх, то вниз бегали мурашки, и поднимались волосы на затылке, но тогда была возможность спрятаться за чужими спинами. А теперь он стоял всего в нескольких шагах от нее, лукавая улыбка поднимала уголки его рта, и ноздри чуть подрагивали, словно в предвкушении удачной охоты. Мишень, которую Вендела весь вечер чувствовала между лопаток, переместилась на ее губы.
Она непроизвольно облизнулась.
Греттир коротко вздохнул и напрягся.
— Спасибо, Вендела, я сам доем. — Недавно полумертвый Боле вдруг ожил, забрал у нее из рук миску и со скоростью пулемета застучал ложкой по дну.
— Ну, хорошо, — растерянно сказала она, — я тогда пойду на кухню.
— Ну, иди, — рычащих ноток в голосе Греттира прибавилось.
Хоть на ноге у нее висела гиря килограмм в двадцать, ей удалось сделать шаг… чтобы тут же упереться в грудь Греттира. Она шагнула влево, но он снова оказался перед ней. Вправо — с тем же успехом.
— Я должна помыть посуду.
— Хорошо, я тебе помогу.
Его большие руки развернули ее и подтолкнули в сторону кухни.
— Ч-что ты делаешь?
— Помогу тебе с посудой.
— Ну… спасибо.
— К тому же, на кухне очень удобный стол.
Для чего это он удобный? Мозг работал как-то вяло, однако дал команду ногам упереться в пол. Не вышло.
— Конечно, не такой удобный, как наша кровать, — Греттир говорил спокойно и рассудительно, словно уговаривал упрямого ребенка, — но тоже сойдет. Ты целый день на ногах. Думаю, ты устала. А я устал тебя ждать.
Ну, да. То есть, нет. Чуть-чуть, то есть. Вообще-то, по всем правилам Греттиру полагалось еще немножко пострадать.
— Ты пока меня не заслужил!
На этот раз ее пятки уперлись в пол довольно прочно.
Он улыбнулся:
— Согласен.
Вендела удивленно моргнула. Что это было? Чистосердечное признание и раскаяние?
— Я никогда тебя не заслуживал, пора тебе это знать. Я это понял в ту самую секунду, когда посмотрел тебе в глаза там, в доме твоей семьи. — Его рука скользнула под воротник ее рубашки, и большой палец мягко погладил полукруглый шрам над ключицей, уже заживший.
Вендела повернулась и посмотрела в лицо Греттира. Он больше не улыбался и не шутил.
— Я никогда не буду тебя достоин. Но никогда не смогу от тебя отказаться. Или убей меня или прими.
Ошеломленная этой правдой, она пыталась найти ответ в его глазах:
— И что же мне теперь выбрать? После всего, что ты натворил?
Он выглядел таким растерянным, таким беззащитным и открытым. Вид Греттира без его обычной брони спокойствия и безразличия поразил ее до глубины души.
— Попытайся простить. Ради нас, ради наших семей. Я не хотел делать то, что сделал, но я попытаюсь загладить свою вину. Если ты позволишь.
Когда он снял перед ней свои доспехи и отбросил прочь оружие, Вендела хотела позволить ему что угодно. В конце концов, удел живых — жить своей жизнью, пока не придет их час. Но как он собирался исправить то, что было сломано между ними?
— Для этого потребуется время, — сказала она. — А сейчас… — Его глаза были прикованы к ее губам. — Сейчас мы можем объявить перемирие. И знаешь, что?
— Что?
— Я не буду сегодня мыть посуду.
Медленная улыбка осветила лицо Греттира. Он наклонился и поцеловал ее нежно и бережно, словно давая последний шанс передумать. Вендела сжала его рубашку в кулаках и поднялась на цыпочки. Тут же два стальных обруча обвились вокруг ее тела, пол ушел куда-то вниз, и тихий голос прошептал прямо в ухо, отчего от предвкушения похолодела кожа и поджались пальцы на ногах:
— Тогда я отведу тебя домой.
Глава 32
Греттир открыл дверь пинком, потому что руки его были заняты: всю дорогу от ратуши до дома он отказывался выпустить Венделу их своих объятий. Пусть Кьяртан, Боле и все остальные засранцы знают — это его женщина! Пусть не принюхиваются и не облизываются, пусть…
Едва переступив порог, он резко остановился и уставился на ворох белой ткани у подножия лестницы. Вендела соскользнула на пол и бросилась вперед:
— Маргрета!
Мать лежала с закрытыми глазами, такая маленькая в широкой рубашке и под шалью. Под слоями ткани невозможно было определить, дышит ли она.
Вендела прижала два пальца к шее женщины чуть ниже уха: