— С кем? С Мурзиком?
Она вздрогнула, словно он ее ударил. А что он такого сказал? Обычные подколки, как принято среди мужчин.
— Он не Мурзик! У него имя есть! Или тебе мало того, что ты с ним сделал, надо еще и поглумиться?
Вендела швырнула в него корзинкой, развернулась и быстро пошла к калитке. Корзинку-то Греттир поймал, но больше ничего не понял.
— Что это было? — Повернулся к Хельги. — Я опять что-то не так сделал?
— Не то, чтобы не так… — Левша завладел корзинкой и заглянул внутрь. Выбрал пирожок порумянее и хищно впился в него зубами. — О! С мясом, мои любимые. Ты феерически облажался.
Вот и пойми этих женщин. Утром она явно не хотела отпускать его, а теперь готова была убить.
— В чем же?
Ой, какие мы нежные. Ну, назвал щенка Мурзиком, так это нормально среди мужчин. Они с Орваром много лет терпели всякое, пока не заслужили, чтобы их звали по именам. Сначала они были Тощим и Дохлым. И чё? Все правда. Затем стали Тупым и Еще Тупее. Сжали зубы и терпели… терпели… терпели, пока не вздули «наставников» так, что драться с ними с тех пор выходили двое-трое. И только тогда они стали Греттиром Сильным и Орваром Метким.
— Ну, подумаешь, Мурзиком назвал. Меня и не так называли.
И вообще, каких они только прозвищ не придумывали. Извращались изо всех сил. Подшучивали и подкалывали друг дружку постоянно. Это называлось «метать топоры». Причём обижаться было нельзя, это было признаком слабости и заниженной самооценки. Лучшая реакция: а ты хорош, подколол, могёшь, пацаны вообще ребята.
— Так это же младший Густавсон. — Хельги поднял крышку с горшочка и удивился: — Это что, морковка? А ничего так, пахнет хорошо. — И подцепил кусочек грязным пальцем. Надо же, вкусно.
— Какой такой Густавсон? И что в нем особенного?
— Это брат Финна Густавсона, которым ты отметил свою свадьбу.
Ой-й-й-й-й! Осознание сделанного навалилось на Греттира такой тяжестью, что он даже не обратил внимания, с какой скоростью Хельги поглощает морковку.
— И что теперь делать? Я, конечно, могу извиниться, но…
Но это будет глупо. И ничего не исправит.
Хельги заглянул в горшочек, словно раздумывая, не облизать ли его. Затем со вздохом закрыл крышку.
— Лучше приходи сюда завтра. И послезавтра. И потом тоже. Мальчишка тебя ненавидит, но от занятий не откажется. Научи его всему, что знаешь сам.
Да. Так он и сделает. И натаскает, и на след поставит, как своего брата. Или как сына.
А дальше пусть будет, что будет.
*
Еще утром Вендела думала: как я могу убить Греттира, когда он такой замечательный. И нежный. И чуткий.
И вот теперь, сидя у камня Финна на холме, она спрашивала себя: как я могу его не убить? Какой скотиной надо быть, чтобы смеяться над горем мальчика, потерявшего брата, и не имеющего сил отомстить? Греттир хоть и вырос здоровым, как лось, но не мог сообразить, что физическая слабость не является позором. Слабый не сдастся и не отступит, он не забудет и не простит. Просто ему придется научиться быть терпеливым, чтобы дождаться, когда враг лишится силы. И тогда придет его час.
А ее долг — этот час приблизить.
— …е-е-е… а-а-а.
Вендела вздрогнула и открыла глаза. На небе уже белела луна, похожая на чуть обтаявший с краю шарик козьего сыра. По влажной земле к ней бежал мальчик.
— Что такое? — Крикнула она, не дожидаясь. Пока он поднимется на холм.
— Фру… Густавсон… меня послала… Это Юхан… Он отправился ловить своего зверя и теперь не может проснуться…
Юхан? О, боги! Ему же одиннадцать лет! Слишком слабый, чтобы привязать зверя. Слишком юный, чтобы поймать его хитростью.
Вендела подобрала длинную юбку и опрометью бросилась в сторону города.
Глава 35
Заканчивались вторые сутки ожидания.
После ссоры Греттир не стал преследовать Венделу, потому что ей явно нужно было время, чтобы остыть и успокоиться. Потом он бы объяснил, что, во-первых, шутил над мальчишкой не со зла, во-вторых, у мужчин свои правила, пусть привыкает, а в-третьих, женщинам лучше не вмешиваться в мужское воспитание и не портить будущего воина. Все доводы, что он уже заготовил и несколько раз повторил про себя, звучали здраво, разумно, обоснованно.
А получилось наоборот: глупо, нелепо и опасно.
Вот почему сейчас уже сорок часов Юхан Густавсон без сознания метался в бреду, а лучшие знахарки Стаи пытались ему помочь… безрезультатно. Вендела тоже была там, в маленькой комнате наверху, где на узкой койке стонал обессиленный мальчик, и тихо плакала его мать. А Греттир сидел на заднем крыльце арендованного Густавсонами дома и ждал. Он хотел, чтобы все это скорее закончилось, но только с каждым часом все больше убеждался, что ничем хорошим это закончиться не может.
Судя по всему, Юхан решил не ограничиваться кабаном, а привязать по-настоящему сильного зверя — волка. Такое иногда случается, не рассчитал силы, надо отпустить, вернуться обратно, подождать, окрепнуть, а через пару лет попытаться снова. Но ведь нет! Ему нужно было сейчас! Это в одиннадцать-то лет, когда сил хватает только на суслика. Видимо, слабоумие и отвага были фамильной чертой Густавсонов. И ничего тут не поделаешь.
— Есть новости? — Деревянная ступенька заскрипела, когда на не опустилась каменная задница Хельги.
Левша устроился рядом с Греттиром и достал пачку сигарет:
— Будешь?
— Не.
Действительно, ничего не хотелось, ни пить, ни курить, ни есть. Греттир занял крыльцо Густавсонов, как только обнаружил, что Вендела не вернулась домой. Он теперь и спал здесь. Сюда же мать приносила ему еду… которую с благодарностью съедал Хельги Левша. Он, кстати, тоже подсел на морковку. И вообще, ел все, что готовила Маргрета, а в благодарность всячески старался ей услужить: уже что-то чинил в доме, привез дров для печки, добыл где-то оленину и ранние овощи.
Греттир подозревал, что вернувшись домой, обнаружит Левшу за семейным столом. Хорошо, если не на хозяйском месте. Впрочем, он не возражал. Он мог только радоваться, что мать оправилась от болезни. Посмотреть на нее со спины, так и не скажешь, что волосы под платком седые — талия, как у девушки, осанка, как у королевы. Если Хельги поладит с матерью и посватается, возражений, по крайней мере, с его стороны не будет.
Вот только нынешний их дом слишком тесен для двух супружеских пар. А что делать? Родовая усадьба в Мальмё недоступна, пока Фози, по сути, остается осажденной крепостью.
«Их там целая орда!» — передавали разведчики.
«А нас рать!» — кричал в ответ рвущийся в бой молодняк.
Салобоны и борзые щенки. Думают, если уцелели в битве на Королевских холмах, то уже все повидали и сравнялись с опытными бойцами. Слава богам, Конунг у них был мужик серьезный. И голова у него была холодная и мыслящая. Вот они с Орваром вдвоем и мыслили, собирали информацию, вербовали в Стаю вепрей-одинцов, строили планы. А он, Греттир, всегда готов был их поддержать — добыть языка, устроить диверсию или что еще понадобится.
От тяжелых мыслей отвлек шелест легких шагов. Мимо них с Хельги спустилась тонкая фигурка и быстрым шагом направилась к садовой калитке. Греттир в два шага настиг Венделу и мягко удержал ее за локоть:
— Ты куда?
Она смотрела на него и не отвечала. Потому что не знала, куда ей сейчас идти. И что делать. И где искать ответ. Там, наверху в маленькой комнате лежал одиннадцатилетний мальчик, прозрачный и тонкий, как церковная свечка, а она не знала, как вернуть его из горячечного морока. Настои трав, укрепленные заветными заклинаниями, просто выливались у него изо рта, а нить его жизни в луче лунного света дрожала, как натянутая струна. И могла лопнуть в любую секунду.
— Не знаю, — сказала Вендела. — Я не знаю, как помочь Юхану.
Она пыталась свить вторую нить, чтобы укрепить силы мальчика, но не могла подобрать пряжу. Рыбьих голосов и птичьей слюны в мире уже не существует. Добыть медвежьи жилы они не успеют, материнские волосы и слезы не принимаются, а других родственников у Юхана не осталось.