Ниже приводится выразительное свидетельство Марко Поло о том, что на пирах великого хана Хубилая к гостям, не знающим дворцовых обычаев, приставляли, как он пишет, баронов разводить иноземцев. Делалось это с той целью, чтобы гости не коснулись порога. Мы помним рассказ египетских послов, что входя в шатер, ни в коем случае не наступать на порог. В Орде им нельзя было стирать одежду, а приближаясь к шатру Берке они должны были снять с себя оружие, вынуть лук из сайдака, опустить тетиву и не оставлять в колчане стрел. Точно такие же инструкции были получены и францисканцами, однако, брат Иоанн в своем донесении отнес эти сведения к главе, посвященной богопочитанию, предсказаниям, очищениям и представлению монголов о «грехах». Скорее всего, египетские послы не вступали в «дискуссию» с монгольскими царедворцами по поводу тех или иных странностей церемониала и не искали глубинного смысла запретов, тогда как францисканцы оказались более чувствительны к проявлениям этой сферы кочевой культуры. Однако сам факт фиксации восточными и западными дипломатами неких предписаний сигнализирует о потенциальных конфликтных ситуациях, позволяющих обрисовать контуры загадочного имперского феномена.
Первые папские послы прибыли к монгольским ханам для передачи послания и ведения переговоров, и в силу случайных обстоятельств стали участниками пышного курултая летом 1246 г. На коронации Гуюка их угощали внутри ханских шатров. Тщательный характер инструкций связан с тем, что переговоры должны были проводиться в приемном шатре Бату и золотом шатре великого хана. Вот что было внушено западным послам: «Страх Божий [явился причиной] их утверждений о существовании неких больших грехов. Один [из грехов] — пронзать огонь или каким-либо образом касаться [огня] ножом, также извлекать мясо из котла ножом. Также вблизи огня рубить дрова, потому что, как они утверждают, этим отсекается голова огня. [Запрещено] также садится на конскую плеть (ибо они не используют шпоры), или прикасаться плетью к стрелам, или брать птенцов из гнезда. Также [запрещено] уздой бить коня, также мочиться в юрте. Если [кто-либо] сделает это намеренно, после этого его убивают, если же нет, то необходимо, чтобы он заплатил заклинателю, чтобы тот очистил их, проведя между двух огней, таким образом, чтобы они сами вместе с юртой и с тем, что в ней есть, прошли сквозь [огни]. И прежде чем это произойдет, никто не смеет прикасаться к чему-либо находящемуся в юрте. Также, если кто-либо, положив себе в рот кусок, (или же болус, что означает то же самое), не будет в состоянии его проглотить и выплюнет изо рта, то юрта подкапывается и через это отверстие его вытаскивают и немедленно убивают. Также если кто-либо наступит на порог юрты вождя, то безжалостно лишается жизни; поэтому наши братья научены были не наступать на порог. Также они считают грехом проливать с намерением кобылье молоко на землю. Когда же братья сказали им, что грех — проливать человеческую кровь, напиваться допьяна, присваивать чужое и многое другое в этом духе, то они засмеялись, совершенно ни мало не заботясь об этом. Они также не верят в вечную жизнь святых и не [верят] в вечное проклятие, но [верят] только лишь в то, что после смерти они вновь будут жить, приумножать стада и пожирать [пищу]» (НТ, § 42). Итак, брат Бенедикт не скрывает, что они были тщательно предупреждены и научены соблюдать вещи малопонятные и абсолютно невразумительные. Действительно, почему запрещено под страхом смертного наказания касаться плетью стрел, тем более что у францисканцев не было с собой ни того, ни другого.
Нас интересуют два обстоятельства: какую сферу жизни средневековых монголов регулировали перечисленные братом Бенедиктом предписания; и второе, были ли эти предписания кодифицированы, или, иными словами, переведены из мифологической области в юридическую. В этом случае важно понимать степень осведомленности информатора францисканцев и его готовность обсуждать «теологическую» составляющую монгольских запретов.
В книге брата Иоанна перечень запретов предваряется неясной преамбулой, поскольку термин «грех» используется им в разных значениях: Quamuis de iusticia facienda uel peccato cauendo nullam habeant legem, nichilominus tarnen habent aliquas traditiones quas dicunt esse peccata, quas confixerunt ipsi uel antecessores eorum 'Хотя у них не было закона о вершении правосудия, а также наказания за грехи, тем не менее у них есть некие традиции [хорошо известные поступки?], которые они определяют как грехи, и которые зафиксировали они сами или их предки'. Последний пассаж позволяет предположить, что перечень запретов все же существовал в письменно зафиксированном виде.