Творческий коллектив климатологов, биологов, геологов, экологов не сможет «с ходу» определить размер кризисных явлений в каждом отдельно взятом месте, но способен, если не везде, то во многих местах (в зависимости от средств, полученных на исследования, т. е. от желания людей, принимающих решения, знать, когда и где они «могут наступить на грабли») может получить ответ на вопрос. В истории Золотой Орды, к примеру, мы пока не знаем динамики истребления деревьев на огромной территории Восточной Европы (с севера на юг почти от Тулы до Харькова — четверти всей протяженности от Белого до Черного морей), но знаем, что они были истреблены и что иного, кроме стравливания леса скотом, предположения сделать не можем.
Знания, выборочные примеры которых только что были приведены, не случайно называются специальными, экспертными, они — достояние специалистов и не всегда доступны пониманию неспециалистов. Но есть сфера, якобы не требующая специальных знаний, интерес к которой на всем протяжении земной цивилизаций, неизменно велик. Это — история людей, сфера, в которой наши знания редко базируются на твердых основаниях естественных наук, а основаны по большей части или исключительно на нарративных источниках письменных документах той или иной эпохи.
Когда таких источников мало, у нас нет уверенности, что сведения, приводимые в них, отражают полноту жизни, а не отдельные моменты, способные исказить общую картину. Не случайно возникла поговорка: нет худшего вида лжи, чем полуправда. Даже в том случае, когда письменных свидетельств много, наша убежденность в том, что имеем реальную картину жизни прошлого, может быть делом веры, а не истины. По этому поводу основатель общей теории систем Лео фон Берталанфи приводил такой пример. Голландский историк П. Гейл, полемизирующий с Арнольдом Тойнби, «написал блестящую книгу о Наполеоне, в которой сделал вывод, что внутри академической истории существует дюжина или около того различных интерпретаций (мы можем спокойно сказать моделей) личности и карьеры Наполеона и что все они основаны на «фактах» (наполеоновский период лучше всех представлен в документах) и все решительно противоречат друг другу. Грубо говоря, эти интерпретации варьируют, от представлении о Наполеоне как о кровавом тиране и эгоистическом враге человеческой свободы, до Наполеона как мудрого проектировщика объединенной Европы; и если кто-либо изучает Наполеона (этим немного занимался и автор настоящей статьи), он с легкостью может сконструировать несколько оригинальных аргументов, опровергающих ложные концепции, имеющие место даже в широко принятых, стандартных изложениях истории» (Берталанфи, с. 67–68).
Конечно, желательно знать, как реагировали люди на гибель империи, как переживали ее, что чувствовали, но даже нарративных документов здесь чрезвычайно мало. Лишь одно событие той эпохи, хотя и с одной стороны — со стороны русской окраины Золотой Орды, кажется обстоятельно документированным — Куликовская битва.
Средний массовый представитель современного российского общества полагает, что имеет представление о том, где и как происходило сражение, что чувствовали русские воины, идя на битву, что говорили идейные вдохновители — представители церкви, что стратеги, командующий, рядовые военачальники, простые воины. Знания черпаются из школьного и институтского курса истории, многотиражных исторических популярных изданий, художественных произведений — литературных, изобразительных, музыкальных. Специалисты сомневаются в правильности многих аспектов этих представлений.
О чем говорят специалисты (преимущественно в своем кругу)? Например, о том, что место грандиозного сражения (в отличие от многих других) до сих не обнаружено. Куликово поле, где стоит памятник в честь битвы, и многие десятки километров вокруг него археологи основательно прокопали, но не нашли следов оружия, костей людей и лошадей. А ведь, согласно сказаниям, только похороны павших длились 8 дней. Отсутствие следов Куликовской битвы на Куликовом поле привело к поискам сражения в другом месте. Известна топографически довольно хорошо аргументированная гипотеза Глеба Носовского и Анатолия Фоменко о том, что битва имела место в Москве на Кулишках (Носовский, с. 131–154).