ЕГЭ прошли без происшествий, хотя, признаться, я чувствовала себя настоящей преступницей, когда мы все проходили жесткий «фейс-контроль» у входа в чужую школу. Это очень давило, но в такие моменты я думала о… глазах Тимура. Я представляла, что он смотрит на меня, и от того начинала чувствовать себя увереннее. Это был мой способ не впасть в панику. Хотя были и те, кто сдался – девочка из 41 школы покончила жизнь самоубийством, когда узнала, что набрала минимальный балл по математике. И теперь, вместо того, чтобы идти на выпускной в красивом платье, она, красивая, в свадебном наряде, лежала в гробу, собираясь в последний путь. Это стало трагедией для нашего города. Но это не смягчило сердца учителей и родителей. Они хотели высоких результатов, чтобы им не было стыдно. Спасибо моей маме за мудрость, что она не требовала у меня этого.
Я все чаще и чаще думала об этом – неужели ЕГЭ – это показатель успеха твоей личности, твоего интеллекта, твоего успеха в будущем? Неужели ЕГЭ способно прогнозировать твое будущее, будешь ли ты счастлив, будешь ли ты Человеком (именно с большой буквы, и я имела в виду не ранги и звания)? Неужели эти гребаные баллы дороже человеческой жизни?!
В конце концов, я получила ответ на один из моих вопросов – на последнем ЕГЭ, невзирая на жесткий контроль, некоторым ученикам помогли справиться с тестовыми заданиями. Надо ли говорить, что в тот день я задумалась над словом «справедливость»?
Было 26 июня, когда я пошла на свой выпускной. Для него мама купила мне красивое платье, которое выбрала я. Оно было черное, в пол, без вырезов и разрезов, из струящейся, не облегающей слишком мое тело, ткани. Единственным украшением стали мои волосы, уложенные красивой волной и босоножки с тонкими ремешками, на высоких каблуках. Если мама и удивилась моему интересному, совсем не девичьему выбору, то промолчала.
Как только мне вручили аттестат, я почувствовала, как захлопнулась дверь в мое детство и ужасную, такую ограниченную учительскими настроениями, а так же несправедливыми правилами, школьную жизнь. Для кого-то, может школьная пора и была счастливой, но точно не для меня. Но моя мама, видимо, очень прочувствовалась в это момент, потому что, когда я подошла к ней, то обнаружила, как блестят ее глаза. Из-за едва удерживаемых слез. Я обняла ее – крепко-крепко, шепча на ухо слова благодарности.
Я не стала задерживаться на школьном празднике – было как-то неприятно наблюдать, как мои одноклассницы-отличницы напиваются в туалете водкой, а затем, едва удерживаясь на высоченных каблуках, возвращаются в зал, заливая в себя бокалы с шампанским. А вот Катя и Настя, молодцы, держались бодрячком. Одна – в ярко-красном, облегающем платье, другая – в золотисто – бежевом, подруги выглядели эффектными красотками. Они веселились, но, увы, мне было невесело, и уже через двадцать минут от начала «банкета», я вместе с мамой, покинула школьный выпускной, ни капли, не сожалея об этом.
Лето пролетело как одна неделя. Только я начала расслабляться, как настала пора сдавать вступительные экзамены на исторический факультет. Я ужасно нервничала, боясь провалиться, проявиться, как неспособная, глупая и трусливая. Но все прошло спокойно – никто не заваливал меня на экзаменах, никто не придирался к моим ответам, хотя я слышала от Кати, которая тоже рванула поступать на этот факультет, что ее замучили дополнительными вопросами. Наконец, когда я шла августовским днем в университет, чтобы посмотреть список поступивших, навстречу мне попался седовласый старичок – профессор исторического. Я вежливо поздоровалась с ним, и собралась было найти этот «судьбоносный» лист с именами счастливчиков, как Мурат Наильевич остановил меня со словами:
– Иванова Камила? – он приспустил со своего острого носа очки и внимательным взглядом окинул мое взволнованное лицо. Этот человек знает мое имя? Откуда?
– Да, – ответила я, для пущей убедительности кивнув головой.
Мурат Наильевич дружелюбно улыбнулся, а затем, сделав шаг в мою сторону, доверительным тоном сообщил мне:
– Вам-то о чем беспокоиться? Вы наверняка поступили.