С востока главный зал отделяли от парка лишь колонны. Прочие стены были расписаны узорами из золотых тюльпановых цветов и изумрудных листьев. Будто Мировое Древо опустило необъятную крону. У южной стены стоял трон из белого мрамора: спинку вырезали в виде пальмовых ветвей, а сидение окружали букеты магнолий с сердцевинами из жёлтого жадеита. Ярко-зелёная виноградная лоза оплетала колонны и низкий пьедестал. Более трон походил не на кресло, а на скамью. Царь занимал правую половину, другая половина — место царицы — пустовала. По правую руку правителя стоял Симерион, сжимающий в руках жезл с царским гербом. Сам царь держал в руках скипетр, навершие которого украшал крупный голубой агат. В остальном государь фениксов оставался таким, каким видела его Руми у подножия башни, даже одежду не сменил.
По левую руку от царя стояла прекрасная девушка в белоснежной шелковой блузе, не закрывающей живот, и легкой газовой юбке в несколько слоев, которая касалась пола, пряча стопы. Девушка сама походила на цветок шиповника, сорванный с куста, но ещё не успевший увянуть. Её каштановые волосы вились так же, как у Симериона. Руми поняла, что перед ней царевна Диларам. Сходство с братом-царевичем поражало. Но если Симерион улыбнулся, открыто радуясь приходу гостьи, то Диларам оставалась спокойной и даже немного отрешённой. Словно её нисколько не волновала странная девица знатного рода. Такой должна быть женщина в обществе фениксов, сообразила Руми — скрывающей чувства.
Сидел царь фениксов вровень со стоящими перед ним подданными и гостями. Не было той гордыни и надменности, с которой император драконов смотрел на Живущих на Земле. Никто не желал принизить и подавить Руми, ей доверяли и ждали от неё доверия. Слуги покинули зал, оставив гостью наедине с царской семьей.
Руми низко поклонилась правителям, но царь жестом показал ей, что не нужно лишних церемоний. Она оказалась права — к ней относились, как к равной.
— Здравствуй, Руми, дочь Сингардилиона и Мирами. Твоё появление во дворце — большая радость для всех нас, — сказал царь, и Симерион кивнул, подтверждая правдивость этих слов.
— Благодарю, ваше величество. Я и мечтать не смела оказаться в столице перед вашим взором, — ответила Руми, чувствуя стыд за небольшое лукавство.
— Я не стану требовать от тебя разъяснений, почему твоё рождение стало секретом для государства, — продолжал царь, покручивая в руках скипетр. — Я отправил письмо твоему отцу, чтобы известить его о твоём появлении и состоянии, а также попросил его ответить на некоторые вопросы. Увы, для своей праведной жизни Сингардилион и Мирами выбрали монастырь далеко за пределами нашего царства, на полуострове Галатейя. Не представляю, что можно искать в глубинах империи Нэти. Из-за туманов и бурь любая птица будет добираться туда долго. Но не сомневаюсь, что родители, как только получат известие о тебе, пожелают вернуться.
— Э… Спасибо, ваше величество. Рада слышать, — только и смогла выдавить Руми.
Мысль о том, что она может увидеть родителей, пусть и нескоро, заняла всё существо. Сколько хотелось рассказать и узнать. Отец непременно возьмет под опеку…
— Тьма сгустилась над нашей страной. Поделись с нами… что случилось в ту ночь, когда пришёл Аймери.
Царь помрачнел, едва договорил, а с ним и его дети. Руми отвечала нарочито спокойно и медленно, думая над каждым словом. Жестом правитель велел ей остановиться на моменте, когда Коуршану отрубили голову, а Руми свалилась в пропасть.
— Я виноват перед тобой, дитя, и перед всеми погибшими. Дважды я… — тут он резко прервался и продолжил уже другим, куда менее мрачным тоном:
— Теперь ты здесь, и вовек не будешь ни в чём нуждаться. За спасение императрицы Нанаян я вознагражу тебя. Император драконов считает, что ты бездарно потратила своё желание на друга. Я не богаче своего соседа и не могу дать тебе больше, чем он, но могу столько же. Любое твоё желание исполнится.
Царь ненадолго остановился, явно что-то обдумывая, потом с тяжёлым вздохом продолжил:
— Однако, могу сказать тебе об этом лишь в нашем узком кругу, император, как бы высоко не ценил сохранение своего сокровища, не терпит, когда кто-то задевает его гордость. Тебе следует извиниться перед ним. В качестве зарока, что ты это сделаешь, я вынужден на время забрать твоё родовое имущество.
— Но… ваше величество… — с трудом выговаривая слова и сдерживая слезы, отвечала Руми, — мне от родителей ничего не досталось… только заколка…
— Ты должна её отдать, — сказал правитель, лицом показывая, что сам не в восторге от такого решения, но лучшего не нашел.
— Я… не… могу… Кимера… умерла… с ней… в руках… у меня больше ничего нет… ни от родителей… ни от неё…
— Ты должна, — продолжал настаивать царь. — Это приказ.
Дрожащей рукой Руми вынула спицу, и изумрудная заколка перестала держать высокую косу. Руми смотрела на драгоценный камень в золотой оправе, не в силах расстаться с ним из-за ненависти императора драконов. Секунды тянулись, как часы. Царь терпеливо ждал, осознавая вес утраты. Руми резко, совладав с печалью, бросила смелый взгляд на царскую семью и сказала:
— Ваше величество, позвольте мне пожелать…
— Нет, — остановил он её и словом, и жестом. — Не делай этого сейчас. Я понимаю твои чувства, но и ты должна понять моё решение. Это временная мера, пока твои разногласия с императором не будут преодолены. Сохрани своё желание для иной цели.
— Я хочу… — не унималась она, и тут вступил Симерион:
— Руми, сделай, что тебе говорят. Верь нам.
Она повиновалась. Царевич подошел к ней, и она вложила заколку в его ладонь.
— Спица, — произнёс царь.
— Она не от этой заколки, — ответила Руми, стараясь отрешиться от происходящего, чтобы больше не видели её слабость.
Всю аудиенцию царевна молчала, лишь глаза сияли, как два хризоберилла. Сопереживала ли она Руми или же ей было всё равно — не понять.
С нетерпением Руми дожидалась конца приема, и на всё только кивала. Царь уловил её настроение. Сказал, что траур продлится ещё два дня, после чего гостям представят нечто невиданное, и попросил Симериона проводить Руми в покои. Она вежливо отказалась, ответив, что пойдет навестить Ханума и тигров. Когда царевич предложил проводить хотя бы туда, неожиданно раздался голос Диларам:
— Не настаивайте на своём присутствии. Дайте госпоже Сингардилион время.
Руми с благодарностью взглянула на царевну, поклонилась своим повелителям и с разрешения царя покинула зал. Едва она оказалась в коридоре, погас последний луч солнца. Сгущалась темень. Руми по памяти направилась в свою комнату. Действительно, она солгала, сказав, что пойдет к Хануму, хотя знала, что друзья поддержат её так, как не смогут другие. Царь Бэйшар серьёзно ранил её, а Симерион вовсе предал после всех слов о том, как ценит её смелость. Купец прав — её правитель не достоин уважения. Несказанно жестоко он наказал подданную, которая вступилась за него, защитила от оскорблений.
Вдруг Руми вспомнила страх, испытанный в темноте коридоров храма. Словно тысяча лет минула с того дня, когда сгинула родная спица заколки, не нанеся раны перводемону. Там, во мраке, умерла мать Кимера… Чему она учила свою воспитанницу? Быть смелой и искренней, бороться с любыми невзгодами. Этого желали её родители, не видевшие для неё места в обществе фениксов, но дававшие шанс на иную жизнь. У Симериона и Диларам иная судьба. Рядом со своим отцом они, равноправные правители, должны вести себя достойно своего высочайшего положения. Их жизнью руководит расчёт, а не сострадание. «Я здесь временно, — думала Руми, глядя в окна на ясные звезды в темно-синих небесах. — Найду способ одолеть Аймери. Да, из-за этого я в столице. Сделаю, что задумала, и уйду. Никто меня больше не ранит». Она сжала спицу Ханума в пальцах, чтобы укрепить обещание перед собой.