В то же время отношения Горбачева со «стариками», которым в конечном итоге и предстояло решать «вопрос о власти», оставались неровными. Тихонов откровенно демонстрировал свое презрение, отношения с Черненко у Горбачева были далеки от идеальных: «По прежнему повестка заседания Секретариата апробировалась в аппарате К.У. Черненко. Не все вопросы выносились на обсуждение, на многих документах уже стояли визы Генсека, определяющие, в каком направлении нужно решать те или иные проблемы, — вспоминает помощник Горбачева В. Болдин. — Во всем этом он сильно грешил на помощников Константина Устиновича и никому из них не простил переживаний тех дней… М.С. Горбачев, прилагавший немало сил, чтобы продемонстрировать свое влияние, чувствовал нараставшую отчужденность в отношениях с генсеком» [582]. Помощники нашли относительно эффективный способ противостояния Горбачеву — они готовили проекты решений, визировали их у Черненко, а затем направляли их в Политбюро уже как предложения Генсека. Возражать в этих случаях было невозможно [583].
Тем временем активная деятельность Романова в военной области сыграла с ним злую шутку: Д. Устинов почувствовал, что его оставляют не у дел. Вместо патрона секретарь ЦК получил могущественного противника. В сентябре Романов на время исчезает с политической авансцены.
Осенью 1984 г. состояние здоровья Черненко резко ухудшилось. Его, человека, страдавшего заболеванием легких, направили на отдых в высокогорную дачу «Сосновый бор» под Кисловодском. «Чазов с Горбачевым очень рекомендуют», — говорил Черненко своему помощнику [584]. «Даже люди со здоровыми легкими и сердцем трудно переносили разреженный воздух местности, где располагалась дача,” — утверждает В. Легостаев [585]. Уже когда Черненко почувствовал себя плохо, он беседовал по телефону с Горбачевым. Вспоминает помощник последнего В. Болдин: «Я в это время находился у Михаила Сергеевича и слышал разговор по усиленной правительственной связи. Голос у К.У. Черненко был слаб, прерывист. Он произносил несколько слов и замолкал, набираясь сил. Затем вновь быстро и невнятно говорил. Смысл всего разговора был тревожный. Константин Устинович не скрывал, что чувствует себя плохо, и советовался, что делать дальше. Михаил Сергеевич успокаивал Черненко, считая, что это обострение болезни быстро пройдет, и не надо делать поспешных шагов» [586]. Несмотря на мнение Горбачева, Генсека пришлось срочно госпитализировать. В. Легостаев задает риторический вопрос: «почему с лидером СССР случилось осенью то, что случилось. Явилось ли это результатом вопиющей врачебной некомпетентности, грубой халатности или точно рассчитанной, хорошо подготовленной и осуществленной умельцами целенаправленной акции» [587]. Не то, чтобы Чазов забыл о клятве Гиппократа… Впрочем, как мы увидим, он был готов оказывать Горбачеву услуги в его продвижении к власти.
Чтобы обезопасить себя от молодых «кронпринцев», геронтократы стали возвышать их по очереди, противопоставляя друг другу. Звездный час Романова наступил после смерти Устинова в декабре. Министром обороны был назначен связанный с ним еще по ленинградским временам маршал С. Соколов. С трибуны мавзолея Романов читал траурную речь, посвященную памяти его покровителя и противника. Все это очень напоминало церемонию смены власти и, возможно, многих настораживало.
Тем временем Горбачев направился на землю туманного Альбиона. Этот визит скромно освещался в советской прессе, где заметней был Романов, что лишь наводило кремлевских старцев на мысль о необходимости очередной раз несколько «задвинуть» Романова в пользу Горбачева. Визит в Великобританию, тщательно готовившийся, показал способность Горбачева договариваться с Западом в то время, когда гонка вооружений угрожала выйти на новый виток. Это должно было укрепить поддержку Горбачева со стороны ветерана Политбюро А. Громыко, руководителя внешнеполитического ведомства. Громыко понимал, что романовская решительность и тихоновский консерватизм могут оказаться опасны в трудных международных условиях середины 80–х гг. Новый Генсек должен уметь договариваться с Западом.
Британцы отнеслись к визиту со всей серьезностью — они понимали, что имеют дело с вероятным наследником кремлевского престола. Тэтчер консультировалась с учеными–советологами, уже в это время изучавшими Горбачева. По мнению одного из них, А. Брауна, Уайтхолл никогда не проявлял такого интереса к его исследованиям [588].
В Лондоне Горбачев позволил себе беспрецедентную раскованность. Он даже пошутил на неприкосновенную тему: «Кому не нравится марксизм, тот должен предъявлять претензии к Британскому музею». Запад внезапно увидел члена Политбюро с человеческим лицом. Выступая в британском парламенте, Горбачев наметил несколько положений, которые выделялись на фоне обычных пропагандистских штампов советской дипломатии: «Едва ли кто станет оспаривать, что судьбы народов Европы неразделимы… Ядерный век неизбежно диктует новое политическое мышление… Наша страна в ясной и недвусмысленной форме определила свой подход: преодолеть напряженность, решать разногласия и спорные вопросы не силой и угрозой, а путем переговоров с учетом законных интересов друг друга, не допускать вмешательства во внутренние дела» [589]. Так мировому общественному мнению был представлен лозунг «нового мышления», который был выдвинут в книге А. Громыко (младшего) и В. Ломейко «Новое мышление в ядерный век» (М., 1984). Концепции «нового мышления» предстоит стать ядром внешнеполитической доктрины СССР после 1985 г. Позднее, беседуя с преемником М. Тэтчер Д. Мэйджором, Горбачев вспоминал: «Я бы отнес начало перестройки нашей внешней политики и ее новые подходы к декабрю 1984 года, когда я с бывшим премьер–министром Тэтчер встречался в Чеккерсе. Именно там я «прокатал» некоторые принципы общеевропейской политики — и в более широком плане — политики отношений между Западом и Востоком. Так что рождение нового мышления надо относить к декабрю 1984 года» [590].
«Железная леди» заявила о готовности иметь дело с Горбачевым. Громыко мог быть доволен.
К началу 1985 г. схватка за власть в Кремле вступила в решающую фазу. Исход этой борьбы по–прежнему зависел от медицинских факторов. Результат противостояния «антиведомственной» и «ведомственной» коалиций и, следовательно, направление реформ, зависели от того, кто из претендентов на трон окажется сильнее в момент смерти Черненко.
Горбачев признает, что «желающих» занять пост Генерального секретаря «даже после того, как ушел Андропов, ушел Черненко вслед за ним, было даже внутри Политбюро (а где же еще — А.Ш.) немало. Но мне думается, ситуация была такова, что эти их амбиции были абсолютно уже нереальны. Общество уже просто не могло. Подошло время смены генерации политиков. Думается, все они это хорошо понимали» [591].Однако, как мы видели, некоторые влиятельные члены Политбюро не были дряхлыми старцами. Да и апелляция к тому, «могло» ли общество, выглядит не очень убедительно — народ не принимал участие в выборе руководителя страны. Для выяснения реальных альтернатив, стоявших перед страной в начале 1985 г., важно их персонифицировать. Однако на просьбу автора «хотя бы десять лет спустя» назвать имена других претендентов на пост Генсека, Горбачев ответил приведенной выше фразой. Прямого ответа на этот вопрос нет и в мемуарах Горбачева. Вероятно, он не хочет давать материала для обсуждения вопроса об альтернативе не очень удачному курсу «отца Перестройки». Но само признание факта существования альтернативы даже после смерти Черненко само по себе важно.
Усиление Романова в конце 1984 г. и, соответственно, ослабление Горбачева, не могло продолжаться долго. Колебания влияний привели к новой смене политического вектора. «Примерка» Романовым на себя поста Генсека, которую можно было усмотреть в его роли на похоронах Устинова, не осталась незамеченной. Этот «наглядный пример» романовского властолюбия качнул чашу весов номенклатурного противостояния, после чего фигура Романова уже не рассматривалась в качестве альтернативы Горбачеву вплоть до кончины Черненко. (О том, что ни Романов, ни Гришин в 1985 г. не рассматривались как кандидатуры на пост Генсека, Михаил Сергеевич рассказывал своему помощнику Черняеву) [592]. По мнению А. Брауна Романов сделал ставку на Гришина [593]. Эта гипотеза не получила достаточных подтверждений. Если она верна, Романов совершил большую ошибку, поскольку, как мы увидим ниже, сам Гришин не был независимой фигурой в придворной борьбе. В качестве промежуточной фигуры мог выдвигаться также Тихонов, поведение которого позволяет предположить, что он также стремился занять пост Генерального секретаря. Но очевидно, что даже партийная элита устала от глубоких старцев во главе партии, и шансы казавшегося немощным Тихонова (в действительности он проживет еще долго) были малы.