10 марта в 19.40 Генсек К.У. Черненко скончался. Министр здравоохранения Е. Чазов вспоминает: «Последние дни перед этим Черненко находился в сумеречном состоянии, и мы понимали, что это — конец. Сердце остановилось под вечер. Помню, что уже темнело, когда я позвонил Горбачеву на дачу, так как это был выходной день, и сообщил о смерти Черненко. Он был готов к такому исходу, и лишь попросил вечером приехать в Кремль на заседание Политбюро, чтобы рассказать о случившемся» [604].
Итак, Горбачев узнал о случившемся первым, что давало ему возможность удерживать инициативу в своих руках, тем более, что «кронпринц» «был готов к такому исходу» благодаря регулярным консультациям с Чазовым. Необходимо было срочно приниматься за дело, так как, по более позднему признанию Горбачева, «был готов другой кандидат» [605].
Сторонники Горбачева действовали стремительно, несмотря на глухое недовольство части секретариата ЦК: «Когда я заявился в «предбанник» перед залом заседаний Политбюро, там уже толклись взволнованные секретари… — вспоминает Н. Рыжков, — Помню, кто–то спросил неуверенно: не слишком ли быстро собираемся, может, стоит хотя бы из приличия выждать денек? А кто–то ответил: нельзя терять ни минуты, надо такие вопросы решать с ходу, промедление смерти подобно» [606].
Пока вожди второго сорта толклись в «предбаннике», полные члены Политбюро не торопясь беседовали отдельно. Эта процедура неформального общения кремлевских олигархов в ожидании кворума была обычной и не предполагала согласованного решения до официального заседания [607]. Утром 11 марта Горбачев сообщил прилетевшему из Югославии В. Воротникову, что вопрос о Генсеке не обсуждался на Политбюро. Но по телефону Горбачев обсуждал свою кандидатуру с несколькими членами ареопага [608].
В 9–30 вечера собралось Политбюро, на котором сторонники Горбачева разыграли изящную комбинацию, закрепившую преимущество антиведомственной коалиции в этот решающий момент. После доклада Чазова о смерти Черненко и решения о проведении назавтра пленума ЦК стали обсуждать вопрос о председателе похоронной комиссии.
«Горбачев, как бы советуясь, сказал:
— Ну, если мы комиссию утвердили, надо бы избрать и председателя…
В зале заседаний ПБ вдруг повисла тишина, — вспоминает Лигачев, — Сейчас мне трудно вспомнить, сколько времени длилась та явно нервная и ненормальная пауза, но мне она показалась бесконечной. Вопрос, поставленный Горбачевым, в некотором смысле был ключевым. Все понимали, что избрание председателя похоронной комиссии — это как бы первый и весьма недвусмысленный шаг к избранию Генерального секретаря ЦК КПСС» [609]. По установившейся в 80–е гг. традиции на похоронах Генсека председательствовал его преемник. По словам Гришина Горбачев предложил возглавить похоронную комиссию ему: «Мне предложил председательствовать. Я сказал, что это было бы неприлично. Комиссию должен возглавить тот, кто замещал прежде Генерального секретаря» [610]. После этого Гришин добавил: «А почему медлим с председателем? Все ясно. Давайте Михаила Сергеевича» [611]. После этого Громыко провозгласил, что комиссию возглавит Горбачев.
Теперь партия была уже почти выиграна, и можно было подумать о грядущем правлении. Р. Горбачева вспоминает, как на прогулке с ней 10 марта Горбачев говорил, что «реализовать что–то крупное, масштабное, назревшее — невозможно. Как будто стена. А жизнь требует, и давно. Нет, — услышала я, — так дальше жить нельзя» [612]. Но по традиции Горбачев делал вид, что ничего еще не решено. Долгих, встретивший Горбачева на заседании Политбюро, спросил, готова ли «тронная речь». «Горбачев засмеялся и ответил, что он назначил людей писать речь для того, кто будет назначен, чтобы ее произнести» [613].
Отсутствие Щербицкого и Кунаева «вежливо учли: назначили вторичное заседание ПБ — перед пленумом, который состоялся на следующий день, в понедельник» [614]. Кунаев приехал, но изменить соотношение сил было уже невозможно. Н. Рыжков даже утверждает, что уже 10 марта было принято принципиальное решение избрать Горбачева Генеральным секретарем [615]. Однако воспоминания четы Горбачевых, Воротникова, Гришина и протокол заседания Политбюро от 11 марта подтверждает, что судьбоносное решение было официально принято в этот день. 11 марта, упомянув о присутствии на заседании всех членов Политбюро, кроме Щербицкого (следовательно, Кунаев уже приехал), Горбачев поставил на обсуждение «вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС». В первый день решили вопрос о назначении Горбачева председателем похоронной комиссии, что традиционно делало его той кандидатурой, с которой следовало начать обсуждение «вопроса о Генсеке». Первое решение во многом предопределяло второе, и поэтому Рыжков мог совместить в памяти оба события и отнести их к одному дню.
На решающем характере событий 11 марта настаивает и Е. Лигачев: «Опять Горбачев сел в торцевой части стола заседаний, но не по центру, а сдвинувшись в сторону от места председательствующего. Он понимал, что сейчас разговор пойдет именно о нем, и именно ему предстояло этот разговор начать.
После небольшой паузы Михаил Сергеевич сказал:
— Теперь нам предстоит решить вопрос о Генеральном секретаре. В пять часов назначен Пленум, в течении двух часов мы должны рассмотреть этот вопрос.
И тут поднялся со своего места Громыко.
Все произошло мгновенно, неожиданно. Я даже не помню, просил ли он слова или не просил… Все сидели, а он стоял! Значит — первое слово — за ним, первое предложение о кандидатуре Генсека внесет именно он.
Крупная фигура как бы нависала над столом, я бы даже сказал — подавляла. Андрей Андреевич заговорил хорошо поставленным, профессиональным так называемым дипломатическим «голосом»:
— Позвольте мне высказаться, — начал он. — Я много думал и вношу предложение рассмотреть на пост Генерального секретаря ЦК КПСС кандидатуру Горбачева Михаила Сергеевича» [616].
Право Громыко назвать кандидата определялось его статусом в Политбюро. Только он, Тихонов и Гришин были ветеранами ареопага и по неписанной традиции могли взять слово первыми. Но Тихонов не имел на тот момент подготовленной кандидатуры, кроме собственной. А его самого мог предложить лишь кто–то другой. Но влиятельный член брежневского клана Щербицкий, с которым можно было договориться, так некстати уехал в США. Гришин оказался «на крючке» у «молодежи». Громыко, после некоторых колебаний, решил остановить свой выбор на Горбачеве, предопределив исход борьбы за власть 1984–1985 гг. Накануне Горбачев позвонил Громыко:
— Андрей Андреевич, надо объединять усилия: момент очень ответственный.
— Я думаю, все ясно.
— Я исхожу из того, что мы с вами сейчас должны взаимодействовать [617].
Решив поддерживать Горбачева, Громыко мог только лично предложить кандидатуру. Поручить такую ответственную задачу менее влиятельной фигуре означало поставить все дело под угрозу.
«Не исключаю, что именно выступление Громыко и предрешило предельно спокойный ход заседания: никто из стариков даже слова против не сказал» [618]. «Были и те, кто не хотел Горбачева. Как–то незадолго до кончины генсека Чебриков, возглавлявший в то время КГБ, поделился со мной содержанием своей беседы с Тихоновым, пытавшимся убедить его в недопустимости моего избрания на пост Генерального секретаря. Чебрикова поразило, что Тихонов никого, кроме меня, не упоминал:
607
Сам факт отдельного общения членов Политбюро после смерти Черненко породил в журналистской среде версию о том, что среди полных членов Политбюро произошел раскол, и часть присутствующих поддержала Гришина. Эта драматическая история соответствовала журналистским вкусам и оттеняла судьбоносность выбора 10 марта. (См. Геллер М. История России. М., 1995. С.15; Зенькович Н. Тайны уходящего века. Власть, распри, подоплека. М., 1998. С.392–398). О подобном столкновении было бы выгодно рассказать и самому Михаилу Сергеевичу, но он категорически отрицает этот факт. Предварительно Горбачев беседовал только с Громыко (Горбачев М. Указ. соч. Т.1. С.264.).
613
Интервью Долгих съемочной группе фильма «Вторая русская революция» (не попало в фильм). Цит по: Brown A. Gorbachev factor. Manuscript. P.48. Цитирование с согласия автора.