По воспоминаниям советника Андропова А. Вольского, закончив работу над материалами Пленума, Андропов сделал к ним приписку: «По понятным вам причинам в ближайшее время я не смогу вести заседания Политбюро и Секретариата ЦК КПСС. Поэтому я прошу рассмотреть вопрос о поручении вести заседания Политбюро и Секретариата ЦК М.С. Горбачеву»[538]. Эта приписка по Вольскому означала ни много ни мало, как завещание.
Комментируя утверждения Вольского, бывший советник Черненко пишет: «мы, советские люди, естественно, остались в плену полумонархических представлений о том, что власть в государстве передается то ли по наследству, то ли по завещаниям наших правителей…
Я сомневаюсь… в том, что А. Вольский будто бы не знает, что сама по себе эта запись в тот период не могла сыграть сколько–нибудь решающей роли в назначении после смерти Андропова на должность Генсека М.С. Горбачева…»[539] Пытаясь теснее связать Андропова и Горбачева с помощью нехитрого сюжета с «завещанием», Вольский стремится заставить нас забыть о том, что монархия в СССР была все же не наследственной, а электоральной. В «конклаве кардиналов» Политбюро позиции Черненко после усиления болезни Андропова были непоколебимы. Приписывать подобные «завещательные» абзацы к такому документу, как доклад на Пленуме, было вообще бессмысленно — это совершенно разные жанры. Возможно, имела место записка в Политбюро, которая должна была укрепить авторитет Горбачева, но не более. Эту же цель могло преследовать пожелание Андропова о том, чтобы секретарь по сельскому хозяйству выступил с вступительной речью на пленуме[540]. Все это должно было помочь Горбачеву в борьбе за второе место в партии.
В сентябре 1983 г. Горбачев уже оставался «на хозяйстве», но это было возможно лишь благодаря болезни Черненко, которому позднее «полегчало». Андропов рассматривал возможность отстранения Черненко от власти под предлогом болезни, но для этого, как и для дальнейшего укрепления позиций Горбачева, у Андропова не было времени. Поэтому реально он мог противопоставить Черненко только Устинова, которому в последние месяцы жизни и стал передоверять решение политических вопросов, относящихся к компетенции Генсека. Вопрос о том, кого Андропов мог бы реально сделать своим преемником, важен потому, что в конце 1983 г. Генеральный стал обсуждать вопрос о своем уходе с поста по болезни[541]. В этом случае его голос имел бы значение при определении кандидатуры преемника. Но, учитывая слабое здоровье Устинова, эта альтернатива вряд ли имела бы долгосрочные последствия. Следующим на очереди был Черненко.
Доклад Андропова на декабрьском Пленуме, который был зачитан от его имени, представлял собой действительно политическое завещание умирающего владыки. В докладе сквозит тревожное ощущение. План 1984 г. «сбалансирован с определенным напряжением». Малейший сбой может разрушить всю инфраструктуру готовящейся модернизации. Отсюда ужесточение наказаний за нарушение плановых поставок, критика нерасторопности и пассивности плановых органов, обещания дать небольшой простор инициативе на местах и надежды, что результаты экономических экспериментов «послужат основой для подготовки соответствующих предложений в целом по народному хозяйству»[542].
Программа реформ по Андропову должна была предусматривать: «Совершенствование организационной структуры управления на всех уровнях и во всех звеньях народного хозяйства, включая четкое определение функций, прав и ответственности органов управления и предприятий, органическое сочетание интересов государства и трудовых коллективов; улучшение системы планирования… повышение действенности… хозяйственного механизма, включая ценообразование, кредитно–финансовую систему, методы оценки результатов хозяйственной деятельности и т.д.»[543] Это – набор благих пожеланий, который лежал в основе плана Перестройки на ее начальном этапе. Но они выражены еще в предельно размытой форме.
Андропов (как и Горбачев до 1987 г.) возлагал основные надежды на дисциплинарные способы «повышения эффективности общественного производства» — многосменная работа и партийный нажим на трудовые коллективы с целью «добиться сверхпланового повышения производительности труда, скажем, на 1% и снизить себестоимость продукции дополнительно на 0,5%”[544]. Андропов как бы упрашивал экономику: «напрягись еще капельку».