К тому же Гришину было известно, что на московскую парторганизацию собирает «компромат» Лигачев[566]. В этих условиях первый секретарь Московского горкома предпочитал нейтралитет, а в 1985 г. принял сторону сильного.
Баланс сил между «стариками» и «молодыми» был необходим и Черненко, и при разделе власти 23 февраля он вставил свое веское слово:
«Однако несколько флегматичный, слабый здоровьем Черненко неожиданно проявил характер и твердо сказал:
— Я все–таки настаиваю, чтобы вы поддержали мое предложение доверить ведение Секретариата товарищу Горбачеву»[567].
Окончательное решения так и не приняли, Горбачев был вынужден на заседаниях сидеть на своем прежнем месте, что сильно переживал. Встретившись в конце февраля с Черненко, он говорил ему, «что позиция Тихонова внесет разлад в Политбюро… Можно ли допустить такое, чтобы к председательству на Политбюро придет сегодня один, завтра другой и… Это же хаос, — рассказывал сам Горбачев об этом разговоре Воротникову. — Разговор повлиял на Черненко, и тот успокоил меня: позиция де ясная, не переживай»[568]. Де факто Горбачев стал ведущим секретариата ЦК, и в мае по настоянию Устинова его также и формально пересадили на место второго секретаря[569].
Так сложилась формула черненковского правления: власть «старой гвардии» плюс «реформизм», динамичное начало Горбачева и связанного с ним крыла андроповской команды.
При Черненко андроповские чистки продолжались, и генсек вовсе не собирался их останавливать. При нем был арестован Каримов, 13 декабря 1984 г. покончил с собой под угрозой ареста Щелоков – Черненко отказался ему помочь.
Черненко хотел править спокойно и для этого иметь Горбачева в союзниках и преемниках. Казалось, человек № 2 был достаточно молод и мог не торопиться, не «ускорять» кончину Генсека. Да и сам Горбачев стремился действовать осторожно, в спорных вопросах склонялся к компромиссам[570]. В. Воротников вспоминает о его первоначальном стиле ведения Политбюро: ”На первых порах робко, как–то неуверенно. Все обращается к «старикам» — их мнение. Явно подчеркивает свой демократизм, коллегиальность»[571].
Несмотря на успехи Горбачева, он напоминал застоявшегося коня, бил копытом, но шансы приступить к масштабным преобразованиям еще не были стопроцентными.
Лигачев и Шеварднадзе вспоминали, как Горбачев рассказывал им, что в МВД существовала группа, собиравшая «компромат» на Горбачева по ставропольскому периоду его работы[572]. Не прекращалось соперничество Горбачева и Романова. До самой смерти Андропова Романов надеялся стать фигурой № 2, тем более, что он был ближе к «геронтократам» по возрасту и контролировал наиболее мощные ведомства. Назначение Горбачева на место ведущего заседания Секретариата и Оргбюро было для Романова неприятным сюрпризом, что вызвало толки «при дворе»: «Черненко, когда Романов находился, кажется, в отпуске, пересадил Горбачева на первое место за столом заседаний Политбюро по свою правую руку перед Романовым… Увидев в один прекрасный день это, один из моих бывалых коллег… злорадно прошептал: «Ну, Романов, вернувшись из отпуска, будет очень «доволен» таким соседством»[573], — вспоминает помощник Черненко В. Печенев. Однако успехи Горбачева не охладили пыл Романова — Шеварднадзе прямо называет его в качестве соперника Горбачева85. Серьезно опасался Романова и сам Горбачев. Много лет спустя он пишет об однофамильце императоров с нескрываемой враждебностью: ”ограниченный и коварный человек с вождистскими замашками…»[574]
Горбачев опасался также растущего влияния В. Долгих, отвечавшего за топливно–энергетический комплекс и машиностроение. При переходе к научно–техническому рывку положение Долгих в Политбюро могло стать ключевым. Пока его позиции были слабее горбачевских, но за спиной Долгих стоял Тихонов. Если бы удалось сохранить традицию избрания на место Генеральных секретарей геронтократов (хотя бы в качестве переходных фигур), то линия «престолонаследия» отклонилась бы от Горбачева в пользу Долгих и Романова. Они могли прийти к власти после Тихонова — уже глубокого старца. Впрочем, несмотря на свой 79–летний возраст, Тихонов после этих событий жил еще долго, став свидетелем падения Горбачева в 1991 г. Раздражение самого Горбачева Тихоновым сохранилось на многие годы и прорывается в мемуарах фразами вроде «Тихонов бесновался»[575]. Премьер видел в Долгих своего преемника, о чем как–то сказал прямо. Это обеспокоило Горбачева. «Теперь основное время Долгих проводил в епархии премьер–министра на бесконечных встречах и беседах[576].