Тем временем активная деятельность Романова в военной области сыграла с ним злую шутку: Д. Устинов почувствовал, что его оставляют не у дел. Вместо патрона секретарь ЦК получил могущественного противника. В сентябре Романов на время исчезает с политической авансцены.
Осенью 1984 г. состояние здоровья Черненко резко ухудшилось. Его, человека, страдавшего заболеванием легких, направили на отдых в высокогорную дачу «Сосновый бор» под Кисловодском. «Чазов с Горбачевым очень рекомендуют», — говорил Черненко своему помощнику[584]. «Даже люди со здоровыми легкими и сердцем трудно переносили разреженный воздух местности, где располагалась дача,” — утверждает В. Легостаев[585]. Уже когда Черненко почувствовал себя плохо, он беседовал по телефону с Горбачевым. Вспоминает помощник последнего В. Болдин: «Я в это время находился у Михаила Сергеевича и слышал разговор по усиленной правительственной связи. Голос у К.У. Черненко был слаб, прерывист. Он произносил несколько слов и замолкал, набираясь сил. Затем вновь быстро и невнятно говорил. Смысл всего разговора был тревожный. Константин Устинович не скрывал, что чувствует себя плохо, и советовался, что делать дальше. Михаил Сергеевич успокаивал Черненко, считая, что это обострение болезни быстро пройдет, и не надо делать поспешных шагов»[586]. Несмотря на мнение Горбачева, Генсека пришлось срочно госпитализировать. В. Легостаев задает риторический вопрос: «почему с лидером СССР случилось осенью то, что случилось. Явилось ли это результатом вопиющей врачебной некомпетентности, грубой халатности или точно рассчитанной, хорошо подготовленной и осуществленной умельцами целенаправленной акции»[587]. Не то, чтобы Чазов забыл о клятве Гиппократа… Впрочем, как мы увидим, он был готов оказывать Горбачеву услуги в его продвижении к власти.
Чтобы обезопасить себя от молодых «кронпринцев», геронтократы стали возвышать их по очереди, противопоставляя друг другу. Звездный час Романова наступил после смерти Устинова в декабре. Министром обороны был назначен связанный с ним еще по ленинградским временам маршал С. Соколов. С трибуны мавзолея Романов читал траурную речь, посвященную памяти его покровителя и противника. Все это очень напоминало церемонию смены власти и, возможно, многих настораживало.
Тем временем Горбачев направился на землю туманного Альбиона. Этот визит скромно освещался в советской прессе, где заметней был Романов, что лишь наводило кремлевских старцев на мысль о необходимости очередной раз несколько «задвинуть» Романова в пользу Горбачева. Визит в Великобританию, тщательно готовившийся, показал способность Горбачева договариваться с Западом в то время, когда гонка вооружений угрожала выйти на новый виток. Это должно было укрепить поддержку Горбачева со стороны ветерана Политбюро А. Громыко, руководителя внешнеполитического ведомства. Громыко понимал, что романовская решительность и тихоновский консерватизм могут оказаться опасны в трудных международных условиях середины 80–х гг. Новый Генсек должен уметь договариваться с Западом.
Британцы отнеслись к визиту со всей серьезностью — они понимали, что имеют дело с вероятным наследником кремлевского престола. Тэтчер консультировалась с учеными–советологами, уже в это время изучавшими Горбачева. По мнению одного из них, А. Брауна, Уайтхолл никогда не проявлял такого интереса к его исследованиям[588].
В Лондоне Горбачев позволил себе беспрецедентную раскованность. Он даже пошутил на неприкосновенную тему: «Кому не нравится марксизм, тот должен предъявлять претензии к Британскому музею». Запад внезапно увидел члена Политбюро с человеческим лицом. Выступая в британском парламенте, Горбачев наметил несколько положений, которые выделялись на фоне обычных пропагандистских штампов советской дипломатии: «Едва ли кто станет оспаривать, что судьбы народов Европы неразделимы… Ядерный век неизбежно диктует новое политическое мышление… Наша страна в ясной и недвусмысленной форме определила свой подход: преодолеть напряженность, решать разногласия и спорные вопросы не силой и угрозой, а путем переговоров с учетом законных интересов друг друга, не допускать вмешательства во внутренние дела»[589]. Так мировому общественному мнению был представлен лозунг «нового мышления», который был выдвинут в книге А. Громыко (младшего) и В. Ломейко «Новое мышление в ядерный век» (М., 1984). Концепции «нового мышления» предстоит стать ядром внешнеполитической доктрины СССР после 1985 г. Позднее, беседуя с преемником М. Тэтчер Д. Мэйджором, Горбачев вспоминал: «Я бы отнес начало перестройки нашей внешней политики и ее новые подходы к декабрю 1984 года, когда я с бывшим премьер–министром Тэтчер встречался в Чеккерсе. Именно там я «прокатал» некоторые принципы общеевропейской политики — и в более широком плане — политики отношений между Западом и Востоком. Так что рождение нового мышления надо относить к декабрю 1984 года»[590].