После сентябрьского переворота Громыко считал одной из важнейших задач «всячески удерживать Амина от репрессий в отношении сторонников Тараки и других неугодных ему лиц, не являющихся врагами революции»[71]. Эта линия полностью провалилась. 8 октября Тараки был задушен. Этим Амин надеялся не только ослабить внутрипартийную оппозицию, но и покончить с попытками СССР найти ему альтернативу.
Для кремлевских стариков, привыкших считать себя революционерами–интернационалистами, а лидеров «братских партий» — товарищами по борьбе, гибель Тараки была личным ударом и даже вызовом. По воспоминаниям Громыко «дополнительную остроту обстановке придало убийство Генерального секретаря ЦК НДПА Н.М. Тараки… Этот кровавый акт произвел потрясающее впечатление на все советское руководство. Л.И.Брежнев особенно тяжело переживал его гибель»[72]. «Президент Тараки был моим другом. Он приезжал ко мне в сентябре. После его возвращения Амин его убил. Этого я ему не мог простить,”[73] — говорил Брежнев на встрече с президентом Франции в 1980 г. По советским данным с середины сентября по декабрь в Афганистане было казнено около 600 человек, в том числе — просоветски настроенные сторонники Тараки[74]. Отныне Амин рассматривался в Кремле не как товарищ, а как коварный, на все способный преступник. Убийство Тараки спровоцировало психологический перелом, который в конечном итоге привел к принятию решения о вводе войск. Но это было не единственное обстоятельство, способствовавшее изменению настроений в Кремле.
По воспоминаниям Г. Корниенко большое впечатление на руководителей СССР, особенно на Устинова, оказал ввод в Персидский залив американских военных кораблей и информация (а возможно — умелая дезинформация) о подготовке вторжения США в Иран. «Если США позволяют себе такое за десятки тысяч километров от своей территории и в непосредственной близости от границ СССР, то почему мы должны бояться защитить свои позиции в соседнем Афганистане, — так примерно рассуждал Устинов»[75]. Еще одно важное стратегическое обстоятельство, облегчившее принятие решения о вводе войск — общее охлаждение отношений с США. По словам Г. Корниенко, «подписанный в июне 1979 г. Брежневым и Картером договор об ограничении стратегических вооружений (ОСВ–2) в результате происков его противников в США к тому времени был уже обречен (Афганистан лишь добил его позднее). Не случайным, думаю, было и то, что окончательно решение о вводе войск было принято в конце дня 12 декабря 1979 г., после того, как в Москве стало известно о принятом в тот же день Советом НАТО решении о размещении в Европе американских ракет средней дальности. Другими словами, доводы, имевшие ранее в глазах советских руководителей большой вес, насчет отрицательных последствий ввода войск для отношений СССР с Западом, оказались подорванными тем, что эти отношения и без того обострились — терять, мол, особенно нечего»[76].
Реакция США на события в этом регионе и активное вмешательство американцев в конфликт были связаны с серией неудач, которые администрация Картера потерпела в «Третьем мире». Крупнейшим провалом были события в Иране. Но еще до их перехода в опасную фазу США резко реагировали на вмешательство СССР и Кубы в войну на Африканском роге. Здесь «танцующие поменялись местами» — в историческом конфликте Эфиопии и Сомали проамериканская ориентация Эфиопии сменилась просоветской после прихода к власти М. Мариама. Советский Союз не мог отказаться от такого приобретения и не пошел на уступки лидеру Сомали С. Барре, решившему в 1977 г. воспользоваться эфиопской смутой и захватить провинцию Огаден, где кочевали племена, этнически близкие сомалийцам. Разрыв Барре с СССР был столь резок, а ситуация в Эфиопии — столь нестабильна, что СССР не стал препятствовать Ф. Кастро в посылке экспедиционного корпуса. Советские военные специалисты в большом количестве прибыли в страну в Эфиопию. США и другие страны НАТО стали помогать Сомали, но не так демонстративно. Эфиопско–кубинские войска нанесли поражение сомалийцам. 17 марта 1978 г. Картер обвинил СССР в «зловещей склонности» применять военную силу в локальных конфликтах[77]. Сами США воздерживались от такой же «зловещей склонности» только в 1976–1980 гг., и даже миролюбивому Картеру пришлось послать военную экспедицию в Иран в 1980 г.). США увязывали решение глобальных международных вопросов с кубинской интервенцией в Эфиопии. Бжезинский выдвинул геополитическую теорию о «дуге кризисов», которую якобы создает СССР вокруг источников нефти (Ангола — Африканский рог — Йемен — Иран — Афганистан), и убеждал президента, что происходящие конфликты являются частью советского плана[78]. Во многом эта нарисованная на глобусе «дуга», вредившая советским интересам не менее, чем американским, была подражанием теории «империалистического окружения», в обосновании которой у советских идеологов было гораздо больше географических аргументов.