— Прощайте, Ирэн, — сказал Путин и запер за нею дверь.
Он больше не присаживался к столу, за свой древнемосковский орнамент. До работы ли тут было! Ирэн наегозила, растревожила. Рейнталь уехал. Дина теперь одна. Надо завтра же ее повидать непременно! Путин долго шагал по своим комнатам. Чай на спиртовке вскипятил. Спать лег, не уснуть — все одна дума надо всем верховодит, о Дине…
15-
Гамбург, мировой порт западной Европы, кипел созидательной жизнью. Дымя лесом труб, пароходы запрудили гавань. Визжали цепями лебедки, подъемные краны ворочали тысячи тонн самых разнообразных грузов. Океанские великаны выбрасывали из своих недр привезенные товары. Другие грузились изделиями германской промышленности для отправки их во все концы света. Матросы коммерческих флотов обоих полушарий суетились на своих судах и в гавани. Крепконогие янки, бритые англичане, черноволосые испанцы, экспансивные французы, угрюмые финны, голландцы, турки, японцы, итальянцы, представители тропических стран и крайнего севера сошлись здесь в одном стремлении наживы.
Едва минуло десять лет с окончания Великой войны. Державы-победительницы еще не успели очухаться от сладости своих побед, а Германия, казалось, униженная, раздавленная, уже оправилась от пережитой катастрофы. Слетел с трона Вильгельм, с треском провалилось гастрольное выступление коммунистов. Пошумела молодежь, позабавилась совдепской «свободой» и, вовремя спохватясь, поставила точку. Старый Михель в ночном колпаке, выпив на сон грядущий свою порцию пива, подвел итоги и сказал, хмурясь: «Довольно!..» И все вошло в колею. Утихомирились политические страсти под уздой нового кумира, Гинденбур-га, вернулась деловая, размеренная по минутам, жизнь. Интенсивность труда не только достигла довоенной нормы, но даже ее превысила. Каждый ложился и вставал с одной мыслью — о восстановлении могущества родины, памятуя, что он родился под девизом: «Deutschland, Deutschland uber alles!»
Рейнталь, Игрек и Зет попали в Гамбург в самый разгар трудового дня. Рейнталь спешил закончить свою миссию и с первым ближайшим поездом проследовал дальше, в Берлин. Все же Игрек и Зет успели загримироваться.
В прежнем виде опасно было лезть на глаза Рейн-талю. Случайно могли запомниться их фигуры. Совпадение маршрутов как бы не показалось ему подозрительным. Игрек превратился в пастора, а Зет, начисто выбритый, окорнал голову под машинку, распустил вычурным бантом ярко-пестрый галстух и был готов претендовать на роль опереточного комика. Они сели в разные вагоны, придя к заключению, что ни в Берлине, ни в Вене ничего с Рейнталем не поделают. Между Веной и Варшавой ночной экспресс. В нем и должна произойти решительная схватка.
В Берлине они пробыли от поезда до поезда. Но приехав в веселую, легкомысленную Вену, Зет впал в томление духа и плоти, охотно задержался бы на денек-другой. Когда у него бывали шальные деньги — он не отказывал себе в удовольствиях. Соблазнительных местечек в Вене сколько угодно, а венские женщины обаятельны и в амурных делах толк понимают.
— Чего гонит его, холера ему в живот! — ворчливо шептал Зет, когда они устраивались в купэ, рядом с Рейнталем, в экспрессе на Варшаву.
— Ближе к концу и слава Богу!
— Погулять бы здесь маленько!
— Да ты, никак, спятил! Тоже, гулена, подумаешь! — возмутился Игрек.
— Веночки, эти — булочки сдобные, глазенками так и зыркают!.. Ай, вкусненькие, канашки! Сам понимаешь! — не унимался Зет.
— Я тебе покажу, канашек! Последний момент наступает, а ему дурь в башку лезет! Помощник, нечего сказать! Честное слово, если не перестанешь дурить, ты мне больше не компаньон. Для новых дел найду другого! — пригрозил Игрек.
— Ну, ну, проповедник! Пастором вырядился и строгость напустил. Уж и пошутить нельзя! Благослови, отец святой, на дело праведное! — с комическим смирением произнес Зет.
— А, ну тебя! — отмахнулся Игрек, невольно улыбаясь.
Бегут беспрерывно, как лента кино, пейзажи перед окном вагона. Передний план, непосредственно у полотна дороги, по прямой линии уходит назад. В перспективе, чем дальше от зрителя, картины принимают круговращательное движение и кажется, что встречные предметы отплясывают перед поездом фантастическую сарабанду. Поля, перелески, чистенькие хуторки, мельницы, колокольни, залитые лунным светом, ведут бесконечный хоровод-апофеоз причудливой феерии -
Вспомнился Рейнталю куплет из «Звериады», когда-то распеваемой в Корпусе. Он долго сидел у окна своего купэ, испытывая встревоженно-мечтательное настроение. Спальный вагон международного общества, удобный, покойный, так располагал к отдыху. Все было тихо, пассажиры безмятежно спали. Только Рейн-таль не ложился еще, да рядом в купэ, подобно котам над мышиной норкой, притаились Игрек с Зетом, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Между ними было все условлено, предусмотрен каждый шаг, разучены роли до мельчайших деталей. Обув ноги в мягкие, плотно зашнурованные туфли, они сидели, как на угольях, в напряженном ожидании. С пылающими головами, поминутно облизывая пересохшие губы, вопросительно взглядывали друг на друга, в подходящий момент готовые броситься на свою добычу. Их расчет был построен на случайности, так часто руководящей жизнью человека. В обоих концах вагона по уборной. К одной из них примыкает помещение проводника. Они выжидали, когда Рейнталь выйдет перед сном привести себя в порядок. Если он двинется в сторону проводника — все пропало. Предприятие, стоившее столько энергии, риска, денег — сорвалось! Но когда Рейнталь направится в противоположный конец — победа их!
В первом часу ночи Рейнталь собрался, наконец, улечься. Он снял костюм и денную сорочку. Поверх ночной рубашки надел жилет с заповедным мешочком и облачился в пиджаму. Открыл чемодан, вынул дорожный несессер, достал мыльницу, зубной порошок, щетку. Металлические предметы брякнули в его руке.
— Марш! — шепотом, глазами и толчком в бок при-казал Игрек.
Зет бесшумно прошмыгнул по коридору в уборную, в сторону от проводника. Игрек сжался весь в комок, приготовясь, как пантера, к смертельному прыжку.
Рейнталь неторопливо вышел из купэ, неся в обеих руках все необходимое для мытья, на секунду задержался, как бы соображая, куда лучше пойти, и двинулся в уборную, навстречу своей судьбе.
Едва открыл он дверь, как получил двойной, сокрушительной силы, удар под ложечку и в подбородок снизу. В то же мгновение настигший его сзади Игрек треснул в затылок, по бугорку мозжечка. Рейнталь, не успевший издать ни звука, рухнул, словно подрезанный, на пол.
Обшарить его, вырвать из подкладки жилета мешочек с документами — заняло минуту времени. В следующий миг его подхватили на руки, вынесли на площадку и швырнули под откос. Поезд мчался на закруглении и Рейнталя, крутя, перевертывая, далеко отбро-сило в мелкий, болотистый кустарник.
Все было кончено. Тихо, безкровно, не оставя ни малейших следов, выполнили Игрек с Зетом свой тонко обдуманный план.
Быстро осмотрев уборную, они заперлись в своем купэ. В Варшаве первыми покинули вагон, смешались с нарядной толпой польского Парижа и, в тот же день, сняв грим, уехали в Будапешт.
Изломанный при падении, окровавленной массой лежал на спине Рейнталь среди болота. Но в нем еще теплилась жизнь. Он очнулся, хотел крикнуть от невыносимой боли в каждой точке своего тела и только шипящий хрип выдавила разбитая грудь. Кровавая пена ползла изо рта и глаза, не мигая, уставились в звездное небо. О чем думал Рейнталь и мог ли он еще сознательно ощущать свое «я»? Тонкая нить чуть связывала его с землею и вот-вот она порвется. Обрывки его жизни, без начал и концов, мелькали в потухающем сознании: кудрявый бутуз в бархатной курточке прижался на коленях у матери, теребя ручонками любимую игрушку… Майский парад на Марсовом поле, он корнет, марш-маршем проносится с эскадроном перед царской ложей… Документы зашиты в мешочек — никто не отыщет!.. Противный толстяк занял уборную, ждать придется… Отчего такая боль в голове и точно ослеп сразу?.. А…а… Дина!.. Склонилась над ним и горячим дыханием веет ему в лицо… холодно… холодно… согрей меня, милая!.. Расплывается туманом образ Дины… Тускнеет далекое небо… Непонятная черная глыба наваливается на Рейнталя, совсем задавила… Вздохнуть бы немножко… Закрылись остеклевшие глаза и вечный мрак поглотил сознание Рейнталя.