— Диспетчер Лукьянчиков.
— Так вот, Лукьянчиков. Экипаж — на борт. Без оружия, учти. У меня на дверях стоит человек, в салоне тоже есть кому присмотреть, ну и тут, в кабине. В случае чего, прошьем из автомата как на швейной машинке. Шов получается прекрасный, вечный. Топлива сколько залили в наш аэроплан?
— Сколько положено до Ленинграда.
— Гони сюда автозаправщик. Наливай под завязку, Лукьянчиков. Нам лететь далеко. И в буфете насчет жратвы побеспокойтесь. А то мы не успели. О'кей?
— Ладно, понял. Ждите вызова, — сурово сказал диспетчер, и рация отключилась.
Гонтарь вышел в салон, играя пистолетом, объявил:
— Вы мне, граждане, нужны временно. Гарантирую вам жизнь и здоровье на долгие годы, если будете сидеть тихо и не рыпаться. И если начальство выполнит наши условия. Пока отдыхайте. Насколько и вы и мы знаем социалистическую систему, ее бюрократический аппарат, пройдет время, прежде чем начальство решит, что делать. Так что не обессудьте, придется потерпеть. Прошу прощения за моральные и иные неудобства, сами от них страдаем. Предупреждаю тех, кто попытается проявить свои высокие патриотические или гражданские качества: рас-стре-ля-ем! Понятно сказал? Шлепнем, как говаривали революционные матросы. Так вот, мужики, прежде всего к вам обращаюсь, — не гоните волну, не подвергайте свою жизнь и жизнь других опасности, ведь жизнь, как известно, дается один раз. Сидите тихо.
Пассажиры в сумрачно освещенном салоне молчали, даже детей не было слышно.
— Прекрасно, — удовлетворенно хмыкнул Гонтарь, усаживаясь в свободное кресло. — Демократия и гласность нам сейчас ни к чему. Тоталитарные режимы чувствуют себя при такой единодушной поддержке масс более уверенно. Благодарю.
Он снял норковую шапку, склонил блестящую лысую голову перед салоном.
— Послушайте, вы! — голос молодой, в больших очках женщины звенел от напряжения и гнева. — Хватит паясничать! Для вас это плохо кончится.
— Я же призывал вас к спокойствию и благоразумию, мадам, — Гонтарь не повысил голоса, ничто в его лице не изменилось. — И не давал повода к оскорблениям. Вам сказано на чистейшем русском языке: вы мне нужны временно. Потом мы вас всех отпустим с миром. Потерпите.
— Михал Борисыч, вас к телефону… то есть, к этим, к наушникам! — крикнул из кабины Боб. Из двери выглядывал в бортинженер с наушниками в руках.
Гонтарь зашагал по салону, полы его распахнутого пальто цеплялись за спинки кресел, болтался на шее желтый шарф. Оп схватил наушники, загремел на весь салон:
— Алё, это вы, Лукьянчиков? Что скажете?… Повтори, плохо слышно!… Теперь понял.
— Я вам говорю еще раз: покиньте самолет! — настаивал диспетчер. — Никакого экипажа и дополнительного топлива вам не будет. И освободите пассажиров, там женщины, дети.
— Вот именно, женщины и дети, — злорадно сказал Гонтарь и швырнул наушники. — И ты за это ответишь, козел…
Глава тридцать вторая
…Появление таксиста Безруких в Управлении госбезопасности и звонок из аэропорта почти совпали по времени. Пока оперуполномоченные беседовали с парнем в приемной, на пульте связи дежурного вспыхнула белая клавиша с надписью «Набат», что уже и без телефонного звонка и дополнительных комментариев говорило о событии чрезвычайном. Дежурный снял трубку прямого, особого телефона, выслушал. Взволнованный мужской голос (мужчина отрекомендовался начальником смены Васильцом) сказал коротко, что экстремисты захватили самолет, на борту находится шестьдесят девять пассажиров, в основном женщины — большая туристская группа, есть и с детьми, Ранен полковник Советской Армии, он отправлен в больницу на «скорой помощи». Захватчики ворвались в аэропорт на угнанном такси, номер…
Дежурный снял трубку другого прямого телефона, доложил о ЧП генералу.
Через несколько минут Иван Александрович проводил короткое оперативное совещание.
— Руководителем группы захвата назначаю вас, Виктор Иванович. В вашу группу входят: Гладышев, Коняхин, Кубасов, Попов… — генерал продолжал называть фамилии. — Свяжитесь с милицией, совместными усилиями… Впрочем, я сам сейчас позвоню Колесниченко. — Иван Александрович взял трубку. Разговор двух генералов был краток и деловит — ни одного лишнего слова. В милиции система «Набат» также действовала безотказно, Колесниченко уже знал о захвате самолета.
— На сборы, товарищи офицеры, не более двадцати минут, — продолжал Иван Александрович. — Преступники хорошо вооружены. Машины — к подъезду. Мою тоже вызовите, — сказал он вытянувшемуся в дверном проеме помощнику, и тот коротко сказал: «Есть!»
— Разрешите, Иван Александрович, — поднялся Русанов.
— Слушаю, Виктор Иванович.
— Здесь, в управлении, находится водитель такси, Безруких. На него напали трое мужчин, оглушили, выбросили из машины, «Волгу» угнали…
— Какое это имеет отношение к самолету? — нетерпеливо спросил генерал. — Пусть милиция этим делом занимается. Почему он пришел к нам?
— Таксист утверждает, что в пути следования его пассажиры вели речь об угонщиках самолета.
— Так. Дальше!
— Из их разговора он также понял, что они намеревались ехать в аэропорт, а окружную дорогу избрали для того, чтобы…
— Понятно. Им нужна была машина.
— Вот именно. Номер машины, которая стоит сейчас на летном поле, совпадает с тем, что называет шофер такси. То есть это его «Волга». Более того, Иван Александрович: Безруких назвал нам приметы преступников, которые очень совпадают с приметами неших знакомцев…
— Неужели… Гонтарь?!
Да, похоже. По приметам, он и его боевики, Басалаев и Фриновский.
— Так-так… Жаль, они нас опередили на считанные часы. Жаль. А шофер такси… это тот самый, что помогал нам задержать Рамиза, да?
— Он самый, Иван Александрович.
— Хорошо. Возьмите его с собой в аэропорт.
— Спецназ из Москвы будем вызывать, Иван Александрович? — спросил Кириллов.
— Нет, некогда. Сами свою кашу будем расхлебывать. Мы упустили Гонтаря, дали ему возможность вырваться из города, захватить самолет. Это плохо, очень плохо!… Сейчас дорога каждая минута. Банда, судя по всему, весьма решительно и агрессивно настроена, может применить насилие. Гонтарь пошел ва-банк, это очень опасно. Оружие они уже применили, применят и в другой ситуации, мы должны быть к этому готовы — их ничто теперь не остановит. Москву, разумеется, поставим в известность, облсовет, а действовать придется своими силами. Все, товарищи офицеры! Через двадцать минут выезжаем.
Гонтаря вызвали на связь, он приложил наушники к ушам, бросил раздраженное:
— Слушаю, Лукьянчиков!
— С вами будут говорить сейчас из КГБ.
— Давай, пусть говорят.
— Алло, Гонтарь! Здесь подполковник госбезопасности Русанов.
— Отлично! Значит так, Русанов: топливо — под завязку, экипаж — в самолет, коньяк, закуску из буфета — на борт. Сам тоже с нами полетишь, понял?
В наушниках — мгновенное замешательство. Потом по-военному четкое:
— Я готов.
— Ну и отлично. Начинаем работу. Гони топливозаправщик к самолету. Керосин лить под завязку. Я сам буду смотреть. Твоей группе захвата к самолету не приближаться. Если начнете стрелять, все пассажиры будут уничтожены. Закроем двери и устроим тут мясорубку. Понятно говорю?
— Понятнее некуда. За топливо выпустишь половину пассажиров.
— Нет. Мужиков отпущу, от греха подальше. А бабы с детьми — для меня та же валюта. Давай, Русанов, керосин.
Вскоре при свете прожекторов подполз к самолету длинный серебристо-белый заправщик. Рабочий в меховой теплой куртке, боязливо поглядывая на стоявших у трапа Гонтаря и Боба, всунул шланг в заправочное отверстие крыла.
Гонтарь поднялся в самолет, оглядел притихший, напряженно разглядывающий его салон, усмехнулся.
— Десять мужиков, — строго сказал он. — На выход. С вещами.
— Отпустите женщин! — подал кто-то несмелый голос из дальнего конца самолета. — Чего издеваетесь?!
— Одного героя уже унесли на носилках, теперь ты захотел?… — выматерился Гонтарь. — Ну-ка, кто тут вякает? Ты? Вот и сиди. Остальные — на выход!