Галя у них училась на технолога-пищевика, девица была болезненная, слабая. Дома всегда велись разговоры о врачах, поликлиниках, курортах, пахло лекарствами…
Оказавшись в гостях у Долматовой, молодой и красивой женщины, увидев здесь мир уюта и довольства, Битюцкий невольно тоскливо подумал, что хорошо бы приходить сюда после работы, отдыхать душой и телом, пить горячий кофе и смотреть цветной телевизор… Но это была мимолетная и вздорная мысль, сюда он пришел не за этим.
Валентина вынесла из кухни поднос, уставленный едой, быстренько сняла с маленького полированного столика накидку, придвинула его к дивану, где сидел гость, стала расставлять тарелки.
Битюцкий следил за ее ловкими руками.
— Хорошо живете, Валентина Васильевна, — не удержался от замечания. — Красиво у вас, уютно.
— Кое-что от родителей досталось, а в основном с мужем заработали, — охотно пояснила она, хорошо, конечно, понимая, почему ее гость так говорит. Она похвалила себя в душе за предусмотрительность — перед приходом Битюцкого убрала кое-что лишнее. Начальник из милиции будет смотреть на ее жилище не теми глазами, какими смотрят обычные ее гости. Может быть, он и прийти согласился лишь потому, что хочет убедиться, что живет она не по средствам. И потому убрала в чулан второй цветной телевизор (он стоял у нее на кухне), пару редких сервизов из буфета, украшения, кое-что еще. Ни к чему мозолить глаза — и так вон в доме всего понапихано. Особо тщательно она продумала, что надеть. Выбрала вишневое, с кружевным воротником платье, плотно облегающее фигуру. Это было ее любимое, она надевала его в ресторан, когда они с Анатолием отмечали годовщину своей семейной жизни. Оно выгодно подчеркивает ее женские прелести, вот и Битюцкий так и следит за каждым ее шагом маслеными глазами.
— Папа у меня военным был, — неторопливо рассказывала Валентина, стремясь оставить у гостя нужное впечатление. — Зарабатывал хорошо. Они сначала с матерью под Челябинском служили. Там я и родилась. А потом папу сюда перевели военпредом на «Электрон», тут он дом купил, отремонтировал его, сад развел. А потом он умер… Мама скоро снова вышла замуж, сейчас она в Москве.
— Что же вас, одну оставила? — уточнил Битюцкий.
— А я уже взрослая была, Альберт Семенович. Замуж первый раз вышла… Анатолий-то у меня… ну, не первый муж.
— Понятно.
— Ну вот и все, пожалуй, — Валентина придирчиво оглядела стол, осталась им довольна. Сняла фартук, села рядом с Битюцким. — Можно ужинать. Ничего вам не навязываю, Альберт Семенович, смотрите сами, что пить и есть. Но жаркое рекомендую. Мое, фирменное. Таким вас никто и нигде не накормит. Коньяку налить? Или водки?
— Коньячку, только по рюмашке, — сказал Битюцкий и поднял протестующе руку — хозяйка лила коньяк в довольно объемистый фужер. Но Валентина не обратила внимания на его жест, придвинула к нему почти полный фужер, и гость не противился.
— Еще раз спасибо, Альберт Семенович, — проникновенным голосом произнесла Валентина и подняла свой фужер. — Если б не ваша доброта и человечность…
— Ладно, будет, — он остановил ее ласкающим взглядом. — Я же говорил тогда, в кабинете: посадить человека — раз плюнуть. А вот уберечь его для общества, для семьи сохранить… В этом я вижу одно из назначений правоохранительных органов. За вас, Валентина Васильевна. За ваше гостеприимство и красоту!
Битюцкий выпил, пожевал твердой и вкусной колбасы, повертел в руках коньячную бутылку, разглядывая на ней этикетку. Коньяк был отличный, редкий.
«Какая-то кладовщица живет как принцесса, — думал он ревностно, чувствуя в теле блаженное тепло. — А тут — и правда что — начальник, с тремя звездами ходишь, а живешь так себе».
Валентина налила ему снова, он не отказался. Заметно повеселел, расслабленно откинулся на спинку дивана.
— Давно на заводе, Валентина Васильевна?
— Давно. Техникум кончила, мастером работала, потом ушла, не поправилось. Нервная работа, голова стала болеть. Начальство ругает за план, рабочие высокую зарплату требуют — цены, мол, в магазинах да на рынке видишь какие! А тут, в изоляторе брака, хорошо, спокойно. Хотя и работы очень много. Да и ответственность…
«И воровать удобно», — мысленно добавил Битюцкий.
— Изолятор брака у нас большой и штат немаленький — кладовщики, грузчики, электрокарщик… Да вы наливайте, не стесняйтесь, Альберт Семенович. Я лично коньяк не люблю, шампанское больше…
Еще выпили. Битюцкий сидел раскрасневшийся, довольный. Снял китель, расстегнул ворот голубой форменной рубашки. Валентина невольно косилась на его большие милицейские звезды.
«Видишь, хоть ты и начальник, а на дурничку и выпить, и поесть горазд, — думала она. — Ну, ешь, ешь. Главное, дело делай».
«Спаиваешь, голубушка, — посмеивался про себя Битюцкий, замечая старания женщины. — Но меня споить не так-то просто. Да еще при такой отменной закуске. Одной бутылкой тебе не отделаться, Валентина Васильевна».
Долматова словно прочитала его мысли, встала, выхватила из серванта еще одну бутылку коньяка, поставила на стол.
— А это другая марка, Альберт Семенович, попробуйте, — легко сказала она.
— Ты бы села поближе, — сказал он запросто, решив, что хватит уже «выкать» — с проштрафившейся этой бабенкой можно действовать и посмелее. — А то как дипломаты… ведем переговоры.
— Ну, переговоры мы вроде бы провели уже, — неприметно усмехнулась Валентина.— А теперь в честь знатного гостя даю обед.
Битюцкий шутливо погрозил ей пальцем.
— Обеды придется еще давать, Валентина Васильевна. Переговоры у пас были предварительные, хотя и ре-зуль-та-тив-ные, а? — он засмеялся. — И правильно ты решила: их нужно вести с глазу на глаз, без посторонних. Что скажешь, милая?
— Само собой, — засмеялась и хозяйка. — К чему нам переводчики? Мы и так друг друга хорошо понимаем.
— А прикидывалась овечкой у меня в кабинете, слезки на глазах держала. Ишь ты! — он снова погрозил ей пальцем. — Народная артистка, не иначе. Ну сядь поближе, Валюш! Или я тебе совсем не нравлюсь?
— Да нет, вы мужчина видный. — Валентина придвинулась к Битюцкому, и он сразу же привлек ее к себе, жарко задышал в лицо и, будто нечаянно, положил руку на высокую, соблазнительно вздымающуюся грудь.
— Ты красивая, Валя, очень красивая женщина. Я, может, из-за красоты тебя и простил. Чего, думаю, такую губить? Молодая, по глупости вляпалась, связалась с какими-то жуликами… Не иначе, Валюша, ты мусорщика этого послушалась, втянул он тебя… И зачем ты с ним связалась?
— По глупости, правильно вы говорите, Альберт Семенович, — поддакивала Битюцкому Валентина, осторожно снимая руки полковника со своей груди. Но тот, словно не замечая протеста женщины, стал более настойчив.
— Ну чего ты, Валюш? В самом-то деле?! Выпить я мог и в другом месте, имею возможности…
Она с трудом выбралась из его цепких объятий.
— Погодите, Альберт Семенович. Что уж вы сразу-то… Поговорить надо, расположить женщину… Я замужняя, никакая там не путана. А вы сразу тискать. Полковник, а действуете как сержант!