Я специально сказал прозвище, но никто не обратил на это внимания. Слишком живую, слишком актуальную тему я поднял. Ту, что касается всех, здесь сидящих. Я указал им, что они — быдло, только быдло высокооплачиваемое. В смысле, станут в будущем. Стоит ли говорить, что гнетущая тишина продолжилась, но взгляды, бросаемые на меня, приобрели ярко негативный характер?
— Так зачем же ему напрягаться? — я снова обвел взглядом присутствующих, внимательно вглядываясь в глаза каждому. Многие опускали головы. Большинство просто отворачивалось. Ведь все мы здесь, или почти все, потенциально те самые «менеджеры» — сотрудники, рабочие лошадки, которыми будут командовать бездельники «Кампосы». За редким исключением. И эта тема тоже никогда в этих стенах не поднимается.
— А если произойдет косяк, система даст сбой — всегда можно подставить вместо себя кого-то из подчиненных! Их вон ведь сколько: один уйдет, другой придет — какая разница?
Так и получится, что через много-много лет сеньор Кампос будет иметь большой дом в престижном районе, приличный счет в канадском банке, красавицу жену, которую ему сосватают компаньоны, считающие его перспективным, несколько молодых любовниц, с которыми он будет весело прожигать жизнь, шестидюзовую «Эсперансу» в гараже, и все-все атрибуты успешного человека. А так же сытую должность, на которой по-прежнему ничего не надо делать, свою фирму, а то и не одну, и целую кучу знакомых во всех кругах общества. Разве это не уважаемый человек?!
Я замолчал, позволяя аудитории поймать полный эффект от своих слов. Правда глаза колет, все мои сокурсники предпочитают не говорить на тему социальной несправедливости, а она есть даже здесь, в одном из самых престижнейших учебных заведений планеты. Каждому присутствующему уже сейчас, за много лет до окончания университета, отведено определенное место в жизни, и у платников, и тем более у титуляров. Каждый знает его, и давно с этим смирился. От самих нас зависит не много: будем ли выше на две-три позиции, или ниже.
Для всех это — норма вещей. А я вот, негодяй, взял, да и вскрыл затянувшийся уже нарыв, выпустив гной! Меня сегодня возненавидит много людей, и не потому, что они на стороне Кампоса. Наоборот, они лучше, чем кто бы то ни было понимают, что я прав, и что не в силах этого положения вещей изменить. Сам того не желая, я обвинил присутствующих в трусости, в нежелании менять что-то в этой идиотической коррумпированной системе под названием «общество». Да-да, это будет их следующей мыслью — трусость. Они придут к неутешительному выводу, что пусть лучше всё останется так, как есть, ведь так жить проще. Легче. Привычнее.
Трусость? Да, трусость! А что может быть ужаснее в этом мире, чем то, что тебя уличают в трусости?
Они ничего не сделают с «кампосами», и давно свыклись с этой мыслью. Но вот маленький выпендрежник Шимановский, мелкая противная зудящая сошка — хороший объект для вымещения злости! Злости на самих себя! Я прочитал эту мысль на неприветливых лицах сокурсников и сокурсниц, смотрящих виновато, жалостно, но с зачатками неприязни в глазах, которой только предстоит вырасти в стойкую антипатию ко мне и мне подобным. И желание продолжать спектакль резко пропало.
— А вы говорите: «теорема Лагранжа», сеньор профессор! — подвел я итог. — Да сдалась она ему, с его-то перспективами?!!
Через силу усмехнувшись, замолчал. Минута. Другая. Все смотрели кто на меня, кто в стороны, и молчали тоже. Наконец, Хуан Карлос уронил крышку от своей информационной капсулы, и щелчок ее падения вывел всех из состояния ступора. Профессор прокашлялся, и сухим нейтральным голосом обратился ко мне:
— М-да, сеньор Шимановский, с фантазией у вас всё хорошо! Я учту это, когда буду спрашивать вас на экзамене. — Его глаза были серьезными, но ненависти в них не было. Этот человек никого не боялся, и смелых людей уважал. Но на экзамене, действительно, мне придется туго. За всё хорошее. Он не бросает слов на ветер, тем более в таких ситуациях. — А вы, сеньор Кампос, экзамен вообще не сдадите, если будете неуважительно относиться к моему предмету… — перевел он взгляд на Толстого. Теперь в его глазах засверкали яркие искры презрения. — И вообще никому не сдадите. Я смогу вам это организовать. Думаю, МОЕЙ фантазии на такое хватит.
Итак, продолжим. Мы остановились на том, что…
Я облегченно откинулся на спинку кресла, и увидел в козырьке, переведенном на время в зеркальный режим, отражение перекошенной рожи Бенито. Кажется, сегодня вечером что-то будет.
Спина покрылась мелким липким потом. Я не боялся. Я просто трезво оценивал свои шансы.
* * *