– Ты прав, – повторилась она и уткнулась в колени. – Я плохая. Я вредная избалованная девчонка. Мне это уже не раз говорили… – И что мне теперь делать? – воскликнула она. – Я хочу измениться, Хуан! Хочу отвечать за поступки! Только не знаю как…
Я почувствовал, что она в миллиметре от того, чтобы снова заплакать, и, положив руку ей на плечи, притянул к себе. Жест бесцеремонный, но она на фамильярность не отреагировала, полностью впустив в личное пространство.
– Ну, я не психолог, но у меня есть маленький рецепт…
Она подняла успевшие заблестеть глаза и шмыгнула носом.
– Какой?
– Возьми файл, выпиши в него все свои поступки, которые ты совершила сегодня. Затем создай новый файл, раздели его на две части и внеси в одну колонку поступки, которые ты расцениваешь как детские, а в другую – как взрослые. Тогда поймёшь, какие поступки нужно совершать в дальнейшем, какие не стоит. Причём в динамике.
– И что, поможет? – скептически скривилась она.
– Если делать это каждый день – обязательно! – понизил я голос для убедительности.
Бэль отвернулась, вздохнула и… расплылась в улыбке.
– Ну вот, опять ты прав! Снова и во всём. Ты – хороший.
Интересный вывод. Значит, чтобы стать хорошим, иногда достаточно просто выслушать и дать совет?
– Я не хороший, я рассудительный! – поднял я вверх указательный палец. – А ты давай работай над собой! Пора уже взрослеть, двадцать один год всё-таки…
Меня несло. От близости такой красотки, от вида её голых коленок и ощущения руки на плечах, от запаха её волос… И от необычности ситуации конечно же!
Я сильно сомневался, что она повзрослеет. Девочка передо мной была… наивная, добрая, и при этом… называть её грубо язык не поворачивался, но было в ней что-то не от мира сего, будто небольшой снаряд застрял в голове. Неудивительно, что все относятся к ней как к маленькой, она и впрямь более похожа на малолетнюю девочку или упавшее со звезды существо. Наивный, опекаемый влиятельными родителями цветок со своими суждениями и уникальным розовым мировосприятием.
– А сейчас, надеюсь, ты не против небольшой прогулки? – Я поднялся и протянул ей локоть. – Раз уж ты сбежала погулять, почему бы нам вдвоём не осуществить цель твоего побега?
– А как же моя охрана? Вдруг со мной что случится? – смеялись её серьёзные-серьёзные глаза. А она с характером девочка! И ещё, несмотря на мою лекцию, что-то менять и сожалеть о содеянном не собиралась.
Угу, у нас внутри маленькая стервочка, оказывается! Становится всё интереснее и интереснее!!
– Раз уж я тебя встретил и предложил помощь – я и буду тебя охранять! – максимально серьёзно заявил я. – В конце концов, кто-то должен нести ответственность за маленьких девочек? Нельзя отпускать их плакать в одиночестве…
После этих слов Бэль разинула рот от возмущения, затем, пыша гневом, вскочила и попыталась меня грубо толкнуть.
– Ах ты ж!.. Я ему всё рассказала, а он!.. Издеваешься, да?
Я отскочил в сторону. А потом ещё и ещё раз. И ещё.
Мои тренировки не прошли даром – малышка оказалась настолько быстра, что даже в шутку я еле успевал уходить от её бросков. Наконец ей это надоело, и она, гордо насупившись, бросила:
– Ладно, так и быть! Я тебя прощаю!
Это смотрелось настолько комично, что я расхохотался.
Она, глядя на меня, последовала моему примеру.
Отсмеявшись, я сделал галантный реверанс (точнее, попытался: какой с меня реверанс?) и снова протянул локоть вперёд:
– Вашу руку, сеньорита!
Она окинула меня внимательным взглядом, словно раздумывая, попинать меня ещё или хватит, затем сдалась и, тоже сделав реверанс, только лёгкий и элегантный, достойный приема в королевском дворце (мне даже стало неловко за неуклюжесть), зацепилась за мою руку, и мы, перебрасываясь весёлыми колкими репликами, направились в сторону «обжитых» мест.
Март 2447 года, Венера, провинция Полония
Поезд мерно покачивался из стороны в сторону. Даже самые сверхсовременные магнитки в прямых, ровных, как римские виадуки, вакуумных тоннелях не способны погасить колебания. В этом за восемнадцать лет ничего не изменилось.
Восемнадцать лет. Много это или мало?
Когда тебе за пятьдесят и ты чего-то в жизни достиг, они пролетают незаметно. Но когда тебе нет и тридцати, ты – перспективный учёный, и у тебя впереди вся жизнь, восемнадцать лет – это много. Слишком много, если провести их в тюрьме.
Но он свободен. И жив. Кому-то такой срок покажется слишком большим за возможность всего лишь жить дальше, без перспектив, без прошлого, без банального уважения окружающих, но стоит поискать тела десятков его коллег, лежащих под сорокаметровым слоем грунта, и спросить у них, что лучше.
Он выжил. Он на свободе. Более того, по его следу не идут ищейки – молодые сексапильные девочки-зомби в белых доспехах с мёртвыми глазами. «Ангелы», живые роботы её королевского величества. И пусть в кармане документы на иного, несуществующего человека, пусть ему нельзя появиться в кругу тех, кто может помнить его по прошлой жизни, но возможность просто жить того стоит.
Человек, едущий в рейсовом поезде на родину, где не был почти двадцать лет, устало закрыл глаза. Дрёма, одолевшая почти всех попутчиков, находить не спешила. И это плохо – в голову лезли воспоминания, которые сейчас не хотелось ворошить. Для них ещё придёт время, сейчас бы просто поспать…
Но нет, сон не шёл.
Зато из глубин поднималась злость, агрессия. Он отомстит, обязательно отомстит! За каждого, лежащего в том взорванном бункере. За себя, за исковерканную жизнь. Сейчас он ближе к этому, чем когда бы то ни было. Это сложно, но у него получится. Должно получиться! Ради этого он почти двадцать лет гнил в не самых комфортных местах планеты за преступление, совершённое другим.
Да, он не убивал того человека. Это сделал парень в кепке, с рекламным логотипом на груди, который убежал за минуту до приезда гвардии. Но тюрьма в тот момент была для него единственным спасением, единственным местом, где можно спрятаться от убийц и надолго залечь на дно, и он взял вину на себя, схватив окровавленный нож руками…
…Это началось за пару месяцев до отпуска, в мае. Кажется, в тот день он решился клеить Анхелику, свою «боевую» сослуживицу. Милую девочку, «старшего специалиста научной…».
Как же, в основном научной. И тем более старшего.
Как эта бездарность с руками торчащими неизвестно откуда умудрилась устроиться на довольно неплохое место в их НИИ, он не понимал. Точнее, понимал, но ведь всему должен быть предел?! Понятно, если бы она работала лаборантом, секретаршей, курьером, девочкой для бумаг… Но специалист, тем более старший?
В целом он не был настроен против неё лично, скорее не понимал степени безответственности умного и уважаемого в остальных вопросах начальства. Недовольных Анхеликой в институте вообще было немного: с мозгами у этой курицы было туговато, однако рот, как, впрочем, и всё остальное, в полном порядке. Всё, что она не была в состоянии сделать, в силу отсутствия образования и способностей, за неё делали другие, но она щедро вознаграждала за помощь и никогда не ломалась.
Она вообще никогда не ломалась. Даже Сам, притащивший её сюда неизвестно откуда и какое-то время считавший своей собственностью, давно махнул рукой. Есть такая категория женщин, болеющих за «дело» душой, и ничего тут не попишешь.