– И что потом сталось с женой Земмельвайса?
Ведьма перелила отвар в кубок, украденный, по словам Хануты, у короля Альбиона.
– Кто-то похитил у нее первенца. Я всегда подозревала гнома, живущего в руинах. Но она родила еще двоих детей.
Невеста из Виенны. Заспанным мозгам Лисицы понадобилось время, чтобы понять, что это значит.
– Ты должна повторить эту историю при Джекобе.
– Нет. – Альма покачала головой. – Можешь сказать ему, что мне известно про зеркало, но остальное пусть выведывает сам. Отец – единственный, кто ему интересен. Хотя, может статься, его тяга к этому миру больше связана с матерью.
Прочь
Толпа штурмовала стены, а стражники Амалии даже не пытались сдержать ее.
Потом полетели камни. То, что она могла восстановить разбитое стекло одним мановением руки, лишь распаляло голодранцев. Но Фея хотела показать, как смешон их гнев. Если бы от их криков можно было отмахнуться так же легко…
И ни слова от Кмена.
Молчание лишь подтверждало, что он поверил Амалии. Найти другое объяснение не составляло труда: письма часто перехватывали повстанцы, в конце концов, его ответ мог просто затеряться на долгом пути из Пруссии в Виенну. Но Фея предпочитала смотреть правде в глаза. Солдаты Кмена все еще бродили вокруг ее павильона, но перестали нести караул у дверей. Через забор летели камни, ругательства, но стражники и пальцем не пошевелили, чтобы прогнать подстрекаемую Амалией чернь. Никто не смел заступить ей путь, тем не менее отныне Фея была пленницей Амалии.
«Чертовка, болотная жаба!» – все это она слышала давно. Но теперь добавилось еще одно: детоубийца.
Неужели Кмен поверил, что она извела его сына? Каких сил стоило ей поддерживать в нем жизнь! Она ослабела. И наградой за все – молчание. И боль.
Сестры предупреждали. Она превратится в собственную тень, говорили они. Но она заплатила эту цену за любовь Кмена, даже если стыдилась признаться себе в этом.
Все кончено. Теперь мотыльки – бесплотные тени обманутой любви – ее единственные помощники. Или нет, есть еще один. Стекло хрустнуло под каблуком сапога. Хромой солдат, служивший еще матери Амалии. Такой же отверженный, даже если он сам еще не успел это понять.
– Восстание на севере разгорается. Трудно сказать, когда вернется Кмен.
Фея вытащила из каштановых волос осколок стекла. Теперь она носила ту же прическу, что и ее сестры. Это ради Кмена она одевалась, как смертные женщины, убирала волосы, как они, и спала в их комнатах. Тысячи человекогоилов подарила она каменному королевству, тысячи сыновей! И ее предали. «Кмен» – одно имя имеет теперь привкус яда.
Доннерсмарк прислушивался к доносившимся снаружи крикам. Сегодня толпа вела себя еще развязнее. Над головой осыпались осколки. Фея подняла руку. На мгновение она представила себе, как стекло плавится, превращаясь в прозрачную жидкость, смывающую их всех – голодранцев за стеной, солдат Кмена и гвардию его куклы… Ей все труднее было сдерживать гнев.
– Я не могу поручиться за вашу безопасность.
Доннерсмарк больше не опускал глаза, когда говорил с ней. Теперь он не боялся смотреть ей в лицо.
– Я привыкла полагаться только на себя.
– Весь город в смятении. Амалия приказала сжечь вашу карету. Она распускает слухи, что все связанное с вами проклято.
Кукла демонстрирует природный талант интриганки. Что ж, прекрасная возможность завоевать доверие подданных, сильно подорванное свадьбой с гоилом. Они уже забыли, как ненавидели Лунного принца. Теперь императрица для них – только скорбящая мать.
– Что с ребенком?
Доннерсмарк покачал головой:
– Никаких следов. Трое моих солдат – последние, кому я еще доверяю, – ищут его.
Сама она послала не один десяток мотыльков на поиски принца. Известий нет. Фея разглядывала осколки под ногами. Разбитая клетка. А тот, кто ее в ней запер, бежал. Или нет. Она сама заточила себя в клетке.