- Еще минуту, - молил он. - Подождите, спешить некуда. Тут так хорошо.
Его южное произношение казалось особенно звучным здесь, над сверкающей поверхностью моря. Впрочем, он сам и довольно быстро выработал свои особые приемы плавания без всякого стиля, которые восполняли неустойчивость одноногого пловца. Что касается различных стилей, которые преподавала ему Агнесса, то все они казались ему слишком мудреными. Она не стала приставать к нему со своими уроками, но понимала, что без нее он никогда бы не решился войти в воду; а в воде, как она и надеялась, к нему возвращалась прежняя ловкость и свобода движений, он отбрасывал прочь костыли, он не признавал своего увечья.
Однажды утром на мысе Байю появилась Люсьенна. Агнесса видела ее впервые, но что-то сразу подсказало ей, что это бывшая невеста Эмильена; молодая девушка направилась к террасе и огляделась, отыскивая, к кому бы ей обратиться. Агнесса наблюдала за ней из окна своего кабинетика, где сидела над письмом к Мано. После смерти Ксавье Агнесса поселилась с сыном внизу. Окна здесь были затянуты металлической сеткой, и, к удовольствию Агнессы, сетка эта не позволяла видеть снаружи внутренность комнат. Ей не хотелось показываться Люсьенне. События шли своим чередом, ее хитроумный замысел вел к счастливой развязке, и скоро Эмильен примирится с жизнью, примирившись с Люсьенной. Ее вмешательство больше не требуется, теперь она была за него спокойна.
Агнесса вышла через кладовую во двор и кликнула Ирму, игравшую с ребенком в уголке сада, заросшем вереском.
- Это, должно быть, невеста Эмильена? Пожалуйста, выйди к ней и скажи Эмильену, что если он хочет, пусть пригласит ее к завтраку. Сегодня как раз у нас пирожки, ей повезло. Попроси маму открыть коробку лангустов и набрать салату. Если же
Люсьенна пожелает зайти ко мне, то, будь добра, скажи, что это невозможно, я сейчас занята. Я пока посижу с маленьким. Только, пожалуйста, побыстрее, а то мне надо закончить письмо, я и без того его задержала.
Агнесса так и не дописала письма. Ирма, выполнив поручение, освободила ее от Рокки, но Агнесса все еще продолжала стоять перед письменным столом и несколько раз взглядывала в окно. В конце концов она уселась за стол и почти машинально взялась за давно начатую работу - свитер, который она вязала как раз для Эмильена.
Быстрые шаги, сухое щелканье подошв по камням, которыми был вымощен двор дома, прервали ее раздумье. Она вышла на террасу и увидела Люсьенну, которая на ходу, не оборачиваясь, поправляла ремни сандалий.
Агнесса решила не входить на кухню, а лучше позвать Ирму или Викторину и расспросить их здесь, в кабинете. Викторина, не проронив ни слова, принесла ей завтрак, да и Агнесса молчала, пока не кончилась трапеза. Затем уложили Рокки спать, Ирма освободилась и сама, без приглашения, постучалась в дверь кабинета.
- Ну да, это была Люсьенна! - воскликнула она с порога, и ее взволнованный тон говорил, что любовная драма дошла до девичьего сердца.Да, мадам, это была Люсьенна. Ей пришлось добираться от полуострова до Вье-Салена на моторке. А потом еще пешком шла часа два, потому что автобусы стояли без горючего. И что же? Этот полоумный даже не пожелал с ней поговорить. Хотя она плакала перед ним, не скрываясь, в три ручья. Она плачет, а он ей одно твердит: незачем было при
ходить, я, говорит, тебя сюда не звал. Как я решил, так оно и будет, никогда я от этого не отступлюсь. Раз я стал такой, как я теперь, я жениться не стану. Я клятву дал! Я теперь не человек, - сказал он, - мне так обидно за тебя, Люсьенна, что ты зря себя потревожила.
- Она ему ничего не ответила?
- Она ему все выложила! Откуда, мол, у него такие мысли... И, значит, он думает, что она совсем пустая девушка? И что он для нее каким был, таким и остается и останется навсегда. И что если уж так, то ладно, тогда и она никогда ни за кого не выйдет. Много они оба от этого выиграют? Кончилось тем, что он взял свои костыли да и ушел, Люсьенна стояла у дверей кухни, как нищенка какая-нибудь, а он заперся у себя в комнате. Бедняжке ничего не оставалось делать, как уйти.
- А тебе это рассказал сам Эмильен?
- Ну да! Он за завтраком ни словечка не проронил. Мама рассказала. Она убиралась внизу и все слышала.
Во второй половине дня, когда они пошли на берег купаться, Эмильен все еще молчал, и Агнесса, заметив, что он снова впал в мрачность, удивилась, почему он в таком случае не остался дома. "Он, должно быть, ради меня заставил себя прийти на пляж", - подумала она. Но самого Эмильена остерегалась расспрашивать.
Часов в семь, когда солнце уже катилось к горизонту на той стороне островка и первая пелена сумерек поползла от долины к их пляжу, Агнесса отошла в сторонку, чтобы переодеться. Эмильен молчал, но как только она вернулась, он решился наконец заговорить. Не входя в подробности, он попросил прощения за то, что Люсьенна явилась к ним с визитом.
- Я ее не приглашал, мадам Агнесса, я хочу, чтобы вы знали, чтобы вы не подумали чего-нибудь: я ее к себе в гости в ваш дом не приглашал.
- Но это не имеет никакого значения, Эмильен. Вы вполне могли ее пригласить. Мне ато ничуть не мешает.
- А мне мешает, можете поверить! Сидела бы лучше дома. Нашлась тоже. Полезнее было бы и для нее и для меня. А так мне пришлось ей бог весть чего наговорить. У меня все внутри перевернулось, когда я ее увидел. Теперь, я знаю, всю ночь глаз
не сомкну. Но пусть она только не думает, что я от своего отступлюсь. Ни за что, - продолжал он, грозя указательным пальцем.-- Теперь, когда она видела, какой я стал, теперь уж никто меня не уговорит. Знаете, было очень жарко, и я сидел в одних трусиках.
Эмильен отвернулся и замолк. Агнесса поняла, что зря строила себе иллюзии: он по-прежнему во власти своих мрачных мыслей, и путь предстоит еще долгий и трудный. Юноша добавил наивным и упрямым тоном, который был ему свойствен:
- Я уже сказал, что женщин для меня больше не существует, да, да, не существует.
Агнесса тоже провела эту ночь без сна. В воздухе так и не посвежело, даже в ночные часы. Хотя на острова с закатом солнца спускалась прохлада, мыс Байю, подымавшийся по ступеням естественного амфитеатра и обращенный лицом к югу, никогда не знал передышки. Начались самые длинные дни в году, и нередко лишь после восхода луны верхняя терраса и дом медленно освобождались от скопившегося за день в камне жара, и мыс тогда напоминал огромную курильницу, белевшую в ночи под лунным светом. Ночами камни казались совсем раскаленными, быть может, оттого, что лучик луны оставлял в неприкосновенности все краски: рыжее золото окрестных скал и этрусский багрянец стен. В эти часы истинным благословением были маленькие вентиляционные окошки, устроенные во всех комнатах и обращенные к северу.