— Знаешь, куда я сейчас отправлюсь? Домой. Вломлюсь к тебе в квартиру и наведу порядок. Слышишь? Когда вернешься — не узнаешь свой хламовник. Все разложу, расставлю по местам, попробуй потом отыскать нужную вещь. Пусть это послужит тебе наказанием за то, что позволил набить себе морду.
Братец стискивает мне руку и шевелит губами, пытаясь что-то пролепетать.
— Стоп, ни слова! — одергиваю его я. — Сказано — сделано. Отныне не жди от меня никаких поблажек, негодник ты этакий! — Чмокнув братца, я наклоняюсь к маме. Она позволяет мне коснуться ее щеки губами, однако не целует меня в ответ. — Нечего обижаться! — возмущенно восклицаю я. — Мальчишка не заслуживает иного обращения.
— При чем здесь обиды! — серьезным тоном отвечает мать. — Я расстраиваюсь, что у меня только вы двое и есть. Был бы у тебя старший брат, он бы сумел тебя обуздать.
— Поздно расстраиваться, поезд ушел. Привет, до встречи в понедельник!
С чувством досады я сажусь за руль. Спрашивается, почему нельзя было положить Круза в ту же больницу, что и Мартина?! Гоняй теперь по городу из конца в конец.
Круз весь в бинтах, на сломанной челюсти и перебитой ноге особые фиксирующие повязки, белки глаз в красных прожилках. Я целую его в лоб, опускаюсь на стул у постели, и мы молча созерцаем друг друга. Наконец я нарушаю молчание:
— Мартину лучше. Один из рокеров угодил в тюремный лазарет, двое других скрылись.
Круз делает мне какие-то знаки рукой. Я долго не могу понять, чего он хочет, а когда до меня доходит, лезу в сумку и достаю ручку. Но писать не на чем. Приходится жертвовать своей записной книжкой с телефонами. В невообразимой позе, трясущейся рукой Круз что-то корябает на бумаге. Процедура затягивается, и у меня мелькает подозрение, уж не взялся ли он наконец писать роман, замысел которого вынашивает не первый год. Но вот опус готов, и я погружаюсь в чтение.
«1. Наверное, у меня жуткий вид?
2. Меня кормят через какую-то трубку, но все равно постоянно хочется есть.
3. Ты была права, когда кричала мне: «Не вылезай из машины!»
4. Будь великодушной. Не бросай меня хотя бы до тех пор, пока не выпишусь из больницы.
5. Какая на улице погода?
6. Чувствую себя паршиво.
7. Не могла бы ты прогуливать мою собаку? Скажем, два раза в день?
8. Должно быть, Саба тоже изголодалась.
9. Красивая ты сегодня.
10. Остальное знаешь сама».
Опустив на колени листок из записной книжки, я перевожу взгляд на Круза.
— Вид у тебя действительно жутковатый, но ведь это ненадолго. Как только снимут повязки, станешь краше прежнего и отъешься за все недели воздержания. В понедельник я приду снова и буду наведываться каждый день. На улице, похоже, собирается дождь. Попробуй уснуть, залечивай свои раны, милый. О собаке не беспокойся. Всю жизнь мечтала ухаживать за избалованной афганской борзой вроде твоей Сабы. Заеду за ней прямо сейчас, а то она с голодухи прогрызет входную дверь. Прихвачу ее с собой за город. Если она вдруг поймает зайца, жаркое тебе обеспечено. Договорились?
Я встаю, целую его в крохотный пятачок, свободный от повязок. Чувствую, что готова разреветься, беру себя в руки, но одинокая слезинка скатывается по щеке и капает Крузу на нос. С извиняющейся улыбкой я вытираю ее и поскорей сматываюсь. Без конца моргая, выхожу из подъезда больницы. Судорожными всхлипами, ну и, разумеется, железной волей мне удается побороть истерику. Я сажусь в машину, закуриваю. Затем откидываюсь на спинку сиденья и с наслаждением затягиваюсь. Выкурив сигарету до конца, качу к месту тусовки рокеров. На площадке вся компания в сборе, оглушительно ревут мощные моторы, парни время от времени форсируют газ, при этом оживленно болтают, стараясь перекричать треск двигателей. Расход бензина здесь измеряется не километрами, а произнесенными фразами.
Я подкатываю к Конраду и жду, когда он меня заметит. Взгляд его падает на мою машину, на меня, и — о великое чудо! — он глушит мотор и спешит ко мне. Небрежно распахивает дверцу машины и усаживается рядом. Я даю газ и отъезжаю в конец площадки, чтобы выбраться за звуковой барьер.
— У тебя сигаретки не найдется? — спрашивает Конрад.
Я угощаю его, он закуривает, не затягиваясь, и тотчас поясняет:
— Почему-то вдруг захотелось курнуть. А привыкать нельзя, иначе не смогу участвовать в соревнованиях.
— Проведай завтра Мартина. Ладно?
Выпустив очередную струйку дыма, Конрад усмехается.
— Знать бы еще, в какой больнице он лежит.