– Вот оно! И после явился призрак? Алексей приближался к вам…
– Это был уже не он! Это был тот человек из сна… – Веру затрясло при одном воспоминании о той страшной минуте.
– Вера, разве вам не ясен ответ? Вы сами выпустили его, подумав, что можно обмануть самих себя… Собственную душу. Вы отступили из света во мрак. И тьма сгустилась до зримого образа, который – еще немного – и мог бы свести вас с ума.
– То есть… Отец Александр, вы напомнили мне Достоевского с его «все дозволено», вернее, не вы – я сама готова была допустить это… Боже мой, значит, только один-единственный помысел, одна мысль…
– И все! И нет человека… Успокойтесь, с вами все хорошо, вас, Вера, Бог хранит… Главное, вы теперь, все поняв, сами себя защитили.
– Он больше не придет?
– Не придет, нет! Скажите, страх еще владеет вами?
– Он почти исчез. Так… самую малость. Отец Александр, ради Бога, скажите мне еще раз, что это существо больше никогда за мной не придет!
– Если вы сами не станете его вызывать – нет, никогда!
– Значит, опасность все-таки существует?
– Она существует всегда, пока жив человек. Не впускайте страх, бейтесь за свою душу, бейтесь за души близких – и никто не войдет! Никакая тьма, никакое зло… Тем более – вы! В вас вдохнули такую силу, вам дарован самый бесценный дар…
– Какой?
– Любовь.
– Но… Я и Алеша… У меня душа разорвана пополам…
– Не мучьте себя понапрасну, – священник не дал ей договорить, – помните, как в сказке: утро вечера мудренее… Дождитесь утра.
– А оно настанет? – Вера широко раскрыла глаза, сразу поняв, что речь идет не о завтрашнем – не о каком-то конкретном утре, а о высшем освобождении…
– Оно всегда настает. Для тех, у кого есть то, что заложено в вашем имени… Вера.
– И… вы думаете, нам нужно завтра ехать… в Ногинск? И вы благословите на то, чтоб мы добыли этот проклятый клад? И как искупить этот смертный грех…
– Пути Господни неисповедимы… Я знаю одно, Вера: иди с Алексеем и ничего не бойся!
С этими словами отец Александр благословил ее и отпустил с миром, наказав явиться к нему вдвоем с Алексеем тотчас, как только они выполнят волю отца и возьмут клад.
«Завтра. Завтра!» – стучало сердце гулко и ровно. «Завтра… Мы с Алешей… Наш путь…» – гасли мысли во тьме – она засыпала.
20
В восемь утра, как и условились, Алексей просигналил под Вериными окнами. Она высунулась из окна и помахала рукой:
– Поднимись на минутку!
– Привет. – Он возник на пороге, толкнув незапертую дверь, и Вера, как ни старалась в это утро настроиться на деловой лад, поневоле залюбовалась его высокой статной фигурой. Косой луч солнца, падавший из окна лестничной клетки, искрился в темных волосах, а глаза его как-то вдруг потемнели и полыхнули синим огнем, перехватив ее восхищенно засветившийся взгляд…
Губы их одновременно дрогнули – оба хотели что-то сказать, но сдержались, продолжая молча глядеть друг на друга. И в этой минутной немотной паузе оба любили друг друга глазами, любили на предельном накале чувств, со всей страстью и нежностью, на которые только были способны и которых прежде в себе не подозревали…
И в этот момент они поняли: как ни старайся – существовать рядом, пытаясь честно играть роли брата и сестры, они никогда не смогут… Этот минутный взгляд, в котором они потонули, в котором мысленно любили друг друга так, как мечтали, – взгляд этот перечеркнул все их усилия поверить в то, что они и в самом деле – брат и сестра! Нет, это были только роли, а исполнители ролей оказались плохими актерами. И достойно сыграть спектакль им вряд ли удастся…
Только под его взглядом Вера поняла, что ее надетая на голое тело блузка полурасстегнута, и, краснея, торопливо застегнула ее до самого воротничка.
– Ты готова? – глухим голосом спросил Алексей, откидывая со лба упавшую прядь.
– Да. Вот это возьми.
Она протянула ему две заранее приготовленные объемистые спортивные сумки.
– Ого! – Алеша с трудом приподнял их. – Ты что, кирпичей туда наложила?
– Знаешь, в таком деле всякое может понадобиться, вот я и… Тебе тяжело? Давай помогу!
– Глупости только не говори – сумки как сумки… Так я спускаюсь?
– Угу, спускайся. А я только дверь запру.
– Слушай… – Он критически оглядел ее фигурку, одетую в джинсы, легкую блузку и курточку. – Ты бы чего потеплее надела… Замерзнешь! Сколько мы там времени проторчим – неизвестно, а на улице ветер.
– Не волнуйся. – Вера с благодарностью ему кивнула: кто еще, кроме мамы, стал бы заботиться о таких вещах… – Я теплое с собой прихватила.
Алексей поставил сумки в багажник, Вера уселась на переднее сиденье, накинула ремень и опустила боковое стекло – в салоне было очень накурено.
«Ну что он там возится!» – нервничала она. Алеша что-то замешкался, а ей отчего-то не терпелось поскорее тронуться с места.
Наконец он уселся за руль, закурил, улыбнулся ей:
– Ну, в добрый час! Тебя не продует?
Распугав мирно чирикающих воробьев, машина рванулась к Садовому, чтобы, промчавшись вдоль осевой, вырулить на шоссе Энтузиастов, а там уж до окружной рукой подать… И вот она – дальнобойная трасса, позади – тяжко ворочающийся со сна субботний похмельный город, впереди – встрепанные и сомлевшие, словно птички, весенние деревушки, разнежившиеся на солнце поля, – скорость, весна, неизвестность!
И Вера радовалась, глядя в окно, – и полям, и солнышку, и свистящему за приоткрытым окошком ветру, а пуще всего – тому, что мчались они все дальше от города, таящего камень за пазухой, от города монстров, нападающих из-за угла… Это расцветающее вольготное утро, загородная трасса с ее бегом наперегонки, диковинная и неведомая цель их путешествия – все это влекло, будоражило и вселяло надежду: а вдруг и впрямь все темное, все ужасное кончилось, вдруг. Всегда теперь будет так – солнце, дорога, свобода и они…
Она поглядывала то в окно, то на Алексея и вспоминала слова отца Александра: «Утро вечера мудренее… Вы на пороге иного жанра!»
«Неужели и вправду?» – подумала Вера и вздохнула, не смея открыть свое сердце радости. А как бы хотелось…
Там, в городе, у подъезда, Вера отчего-то разнервничалась и никак не могла дождаться, когда сборы закончатся, чтобы выехать со двора. У нее было такое чувство, словно они – мишени для невидимого, хорошо замаскированного снайпера. Словно кто-то следит за ними, оставаясь в тени…
Но теперь, вырвавшись за черту города, она воспрянула духом и впервые за долгое время смеялась, наслаждаясь весенним утром, и дышала полной грудью, словно выдохнув угар кошмара, душивший ее… И Алеша тоже немного расслабился и любовался, на нее глядя, а Вера, делая страшное лицо, тыкала пальцем, указывая на дорогу: мол, туда смотри, туда!
И казалось – прошлому не угнаться за ними, на бешеной скорости рвущимися в новый век, за ними – вечными как мир мужчиной и женщиной, любящими наперекор целому свету, восставшему против них… Да, ничто не существовало сейчас для этих двоих… Вот только лежала в бардачке старинная карта… и посверкивала у Веры на шее золотая рыбка… и оба они принадлежали к проклятому роду, и заклятья с них никто не снимал!
А вслед за их бежевым «жигуленком», скрываясь за вереницей машин, неотступно следовал видавший виды, затерханный «мерседес» ядовито-желтого цвета…
Если бы Вера внимательнее вглядывалась в зеркало заднего вида и следила, не сидит ли кто у них на хвосте, она бы непременно узнала этот потертый «мерседес»… и его владельца!
Интуиция не обманула ее. Там, в доме Даровацкого, готовясь к отъезду, они находились под прицелом красных от бессонницы глаз. С самого дня гибели старика Аркадий следил за каждым их шагом. Он знал теперь не только о карте и кладе – ему было известно и место расположения усадьбы, и назначение золотой рыбки. Вера была права, догадавшись, кто именно прятался под окнами особняка в ту ночь…